Я не закрывал окно. Зимой английская глубинка имеет своеобразный и везде одинаковый запах, к которому примешивается резкий аромат горящего дерева, тогда как во Франции поля всегда пахнут навозом и инеем. Мадлен напряженно всматривалась в дорогу, чтобы не пропустить указателя на Страдхоу и постоянно с раздражением напоминала мне, чтобы я ехал по левой стороне. Свинцово-медный ящик в багажнике негромко и зловеще постукивал по кузову, когда наша машина подпрыгивала на ухабах дорогах.
– Вон там! – сказала Мадлен. – Это он! Следующий направо!
Я заметил, как в желтом свете фар промелькнул знак, и надавил на тормоза. Поворот был почти совершенно скрыт нависавшими ветками и жавшимися друг к другу каменными стенами, и когда я все же уговорил «Ситроен» пересечь главную дорогу и направиться в сторону деревни, то у меня возникло ощущение, словно мы юркнули в кроличью нору.
Мы медленно ехали мимо побеленных домов, крыши которых были покрыты старым шифером; крошечных садиков, обнесенных стенами; узких, кирпичных тротуаров. В деревне было всего-навсего домов двадцать или тридцать, и всем им было лет по сто; я почти уже пересек всю деревню и выехал на поля, когда понял, что мы уже прибыли. Я остановил машину и дернул рычаг ручного тормоза.
– Интересно, где находится дом священника, – произнесла Мадлен.
– Не знаю. Думаю, будет легче выйти и искать пешком.
Девушка протянула руку и крепко сжала мою кисть.
– О, Господи, Ден, я боюсь.
Я заглушил двигатель, и только после этого мы услышали тихие, едва различимые звуки, доносившиеся из сундука сзади нас. Мы замерли, не в состоянии произнести ни слова, в ужасе глядя друг на друга. И потом мы снова услышали наводящий ужас шепчущий голос Элмека.
– Мы близко, не так ли?
Я промолчал.
– Мы близко, не так ли? – настаивал Элмек.
Мадлен кивнула мне, воодушевляя на ответ, и я проговорил голосом, неестественным от напряжения:
– Да. Да, мы близко.
– Вы хорошо поработали. Вы быстро нашли его преподобие Тейлора. Вы знаете, я награжу вас. Я дам вам силу ломать шею мужчине, если это то, что вы хотите. Или вонзать ножи и бритвы в девушку. Вам было бы приятно это, не правда ли?
Я в отчаянии закрыл глаза, но Мадлен сжала мою руку и прошептала:
– Соглашайся, Ден. Все, что ты должен делать – это соглашаться.
– Да, Элмек, – сказал я громко. – Мне было бы приятно это.
Элмек засмеялся.
– Теперь вы собираетесь отыскать его преподобие Тейлора? Я чувствую его! Он близко!
– Да, мы собираемся отыскать его.
– И вы не будете делать глупостей, не так ли? Я уверен, что в доме его преподобия Тейлора так же много ножей, как в доме отца Энтона. Просто не забывайте Антуанетту. Разве она не кричала? Разве ей не причинили боли все эти ножи и шампуры?
Я с трудом проглотил слюну.
– Да. Они причинили ей очень сильную боль.
Дьявол засмеялся и издал тихий, скрипучий звук, от которого я задрожал.
– Давай Мадлен. Пойдем и отыщем его преподобие Тейлора, – сказал я и открыл дверь.
Когда я выходил, из запертого сундука послышался шепот Элмека:
– Помните: солнце село. Ваше кольцо из волос больше не защищает вас. Так что действуйте мудро!
Я вылез из машины на холодный вечерний воздух. Единственный уличный фонарь, стоявший на углу обшитого досками дома, тускло светил сквозь ореол тумана. Можно было почувствовать, что мы недалеко от реки: холод пронзал до костей, а в воздухе было едва ощутимое движение, словно мимо нас проносились призраки, невидимые и всеми позабытые. Я закашлялся.
Глядя то налево, то направо, мы двинулись по шедшей под уклон улице; но деревня была пустынна. Где-то далеко, на другой стороне реки, прогромыхал поезд в Нью-Хейвен, и сквозь деревья на какое-то мгновение мы увидели свет его окон.
– Ден, тут знак, – сказала Мадлен.
Я всмотрелся в туман. На одной из старых каменных стен была надпись, сделанная белой краской: «Церковь Святой Катерины и дом священника». Она указывала вверх по дороге, куда-то во мрак. На секунду я обернулся и посмотрел на наш «Ситроен», припаркованный под углом к невысокой изгороди.
– Ну, хорошо. Неплохо было бы узнать, дома ли его преподобие Тейлор, – сказал я.
У меня было ощущение, что в моем рту находятся пушистые гусеницы. Я дотянулся до руки Мадлен, и мы пошли, – так медленно, как только было возможно; но уже через несколько шагов мы увидели среди домов церковь Святой Катерины – древнее строение с пирамидальной крышей, покрытую мхом покойницкую, кладбище с покосившимися надгробиями. Рядом с церковью, с окнами, освещенными теплым светом, располагался дом священника, выполненный в стиле королевы Анны, облицованный блестящим сине-черным кирпичом. Ко внушительной, черной парадной двери, отполированной как гроб, вело белое крыльцо, обвитое потерявшими листья вьющимися растениями.
Перейдя улицу, бесшумно, как только могли, мы приблизились к этому крыльцу. Почему-то казалось кощунственным ходить по этой безмолвной, окутанной туманом деревушке и говорить резкими голосами. Мадлен наклонилась вперед, чтобы прочитать выгравированную на латунной пластинке надпись.
– Вот оно, Ден. Его преподобие П. Вудфолл Тейлор.
Я прижал ее к себе и поцеловал в щеку. От нее пахло французской парфюмерией и мылом.
– У тебя холодный нос, – сказала девушка.
Я отвел увесистый латунный дверной молоток и дважды стукнул. По другую сторону дороги кто-то включил свет в спальне.
Внутри дома священника я услышал, как открывались и закрывались двери; потом послышался звук приближавшихся к двери шагов. В замке повернулся ключ, и затем полоска света пересекла тропинку возле дома; в щели приоткрытой двери появилось пожилое лицо.
– Да?
– Ваше преподобие Тейлор, сэр? – произнес я с неуверенностью в голосе.
– Правильно. Вы хотели меня видеть?
Я кашлянул.
– Простите за беспокойство, сэр. Но я должен с вами кое-что обсудить.
Старик посмотрел на меня с подозрением. На его голове была грива жестких седых волос; красноватое лицо его блестело, – английское духовенство всегда вызывало во мне ассоциацию с ящиком каролинских яблок. На нем был воротничок священнослужителя, домашние шлепанцы и штаны, выглядевшие так, будто он их гладил под матрасом. На его носу была глубокая отметина, там, где он, очевидно, обычно носил очки; видимо поэтому его тусклые, выпуклые глаза смотрели на меня так пристально.
– Вы американец, не так ли? – произнес священник, тщательно выговаривая слова. – Вы не от мормонов? Потому что, боюсь, мне нечего сказать мормонам.
