— Надеюсь, ты не станешь трепаться языком налево-направо, как уличная торговка, и я могу поручиться за тебя понтифику? Ты же сам говорил, что мы друзья. Да и твоя пациентка вряд ли будет в восторге, если я завтра найду ей другого врача. Она ведь так привыкла к тебе за эти пять лет.
Луиджи залился краской. Но он не стал виновато опускать голову, как провинившийся школьник, а решил пойти ва-банк.
— Тот факт, что мы друзья детства, не дает тебе права незаслуженно оскорблять меня, да еще и в присутствии святых отцов.
Поднявшись из-за стола, он направился к выходу, надеясь на то, что его остановят. Дойдя до самой двери и не услышав окрика, он уже пожалел о том, что явно перегнул палку. Оглянувшись, он бросил взгляд на Оливию, которая не переставала все это время всхлипывать.
— Земля — это не самое приятное место для хороших людей с тонкой душой и ранимой психикой, — многозначительно произнес психиатр, адресуя эти слова именно ей.
Как только Луи закрыл за собой дверь, Оливия еще сильнее разрыдалась.
«Вот ублюдок, он же специально ляпнул эту чушь, чтобы она таблеток наглоталась или снова вены себе вскрыла».
Прочитав эту мысль на лице премьера, понтифик решил дать совет:
— В Португалии есть тихий и уютный монастырь, где ваша супруга вместе с дочкой, окруженные заботой сестер-монахинь, смогут быстро восстановить силы. Там прекрасный вид на море и чудесный парк. Им сейчас нужен полный покой.
«Ребенка с этой психопаткой отправлять точно нельзя, а ее одну — почему бы и нет. Даже если она и наложит там на себя руки, так это будет вне дома и эти вездесущие крысы-папарацци — там ее точно не достанут. Заодно и с этой свиньей Луи можно будет спокойно поговорить по душам».
— Я очень благодарен вам и думаю, что это нужно сделать незамедлительно. Пару дней отдыха в живописных прибрежных лесах Португалии нам с женой действительно пойдут на пользу.
— Да. Свежий морской воздух. Конечно на пользу. Мы с тобой уже давно никуда не ездили, — прошептала Оливия, вытирая слезы.
«Неужели она верит в то, что у нас еще все наладится? К чему это притворство? Хищное животное. Пять лет подряд, два-три раза в неделю совокуплялась с этим Луи в гардеробной комнате и в хвост и в гриву. Даже стерли лак на паркете. А теперь она хочет, чтобы я сделал вид, что ничего этого не было? Если бы я был импотентом или каким-то ущербным — еще хоть как-то можно было бы ее понять, но обвинять меня в своих выкидышах, да еще и мстить после того, когда родился нормальный ребенок, — это явный перебор. Она просто психопатка, и незачем для нее искать оправдание. Лучше будет для всех, если она из монастыря не вернется обратно в Рим. Виктор знает, что делать. Придется и мне ногу прострелить. Будет очень убедительно выглядеть.
Романо представил себе заголовки газет: „Премьер пролил кровь, не подпуская мафию к ген. подряду на строительство электростанции в Турине, работающей на ядерном синтезе“; „Люмена борется за контракт стоимость в 45 миллиардов долларов грязными методами. По словам уволенного исполнительного директора, вариант физического устранения премьер-министра рассматривался руководством компании как вполне приемлемый“.
Как только я уберу со сцены „Люмену“, контракт будет у меня в кармане. Из 45 миллиардов десяточку я точно выжму, даже если китайское „барахло“ пихать через раз. Лет пять, до первого капремонта, их оборудование все равно будет работать нормально. Ну а потом за счет текущего облуживания станции еще миллиардов пять вытяну. Так что одной дыркой в ноге сразу трех зайцев подстрелю:
— и от этой шлюхи избавлюсь красиво;
— и старость своим будущим внукам обеспечу;
— и стану народным героем, который не берет взяток.
Народ у нас любит пострадавших „за правду“. Надо президенту сказать, чтобы наградил меня потом какой-то скромной медалью, а не орденом. И от премии отказаться в пользу детей-сирот. Хотя с сиротами — это уже довольно избитая тема, лучше отдать ее на стипендии талантливым студентам. К тому же я и сам такую получал, поэтому никто не сможет обвинить меня в самопиаре».
— Романо, вы меня слышите? С вами все в порядке? — ворвался в его сознание голос Папы.
— Да, прошу извинить меня, Ваше Святейшество, я просто задумался на секунду.
Понтифик сочувственно вздохнул.
— Как я вас понимаю. Вам есть о чем задуматься.
Выждав небольшую паузу, Папа продолжил:
— Я говорил о том, что вы вполне могли бы поехать в наш монастырь Мафра на отдых всей семьей. Он был построен три века назад королем Португалии Жоаном V там, где скорбящей вдове — жене рыбака, погибшего во время шторма, явилась Пресвятая Дева Мария и утешила ее. В том месте, куда упали слезы несчастной, забил источник с целебной водой, которая излечивает от многих как телесных, так и душевных недугов.
— Благодарю вас за заботу, но думаю, для Стефи будет лучше, если она за это время пройдет курс реабилитации в детской частной клинике. Там она сможет познакомиться с детьми. Ведь у нее нет ни друзей, ни подруг. Ребенок до сих пор рос в полной изоляции по вполне понятным причинам, но дальше так не может продолжаться.
— Ну что же, пожалуй, вы правы. Новые наслоения позитивных эмоциональных переживаний вытесняют из памяти старые негативные. Это естественная защитная реакция человеческой психики, — согласился с ним понтифик.
Представив себя опавшим осенним листом, Оливия печально улыбнулась и негромко произнесла строку из стихотворения, которое вертелось у нее на языке:
— Ветви сбрасывают старые листья, и о них деревья уже никогда и не вспомнят, когда вырастут новые.
И Папа, и отец Винетти, и кардинал Костанцо, которому перевалило за шестьдесят пять, невольно задумались над этими словами. Они послужили своего рода катализатором, который окунул троих служителей Божьих в «бочку с раствором легкой меланхолии». Не столько из-за своей яркой образности, сколько из-за пережитого стресса и осознания того, что жизнь пролетела как-то уж слишком быстро.
— Беснуются листья в тополиной алее в последнем веселье, — продолжила читать стихи с отрешенным видом жена премьера, уставившись на вечнозеленые декоративные деревья за окном, листья которых могли опасть разве что под ураганным ветром.
— Рубен Дарио. Мне они тоже всегда нравились. Очень выразительные и эмоционально насыщенные стихи, — сказал отец Винетти.
— Когда сердце совсем замерзает и превращается в растрескавшуюся кровавую сосульку из-за того, что оно пыталось разорвать тонкие стенки льда еще в самом начале, когда чувства были такими живыми — эти стихи согревают, и на какое-то время на душе становится легче. Теперь, спустя столько лет, холод везде и во всем, а они все такие же теплые.
«Ну да, как член у Луи после виагры, потому что без нее он тоже холодный, как сосулька. Эта шлюха опять пытается вызвать к себе жалость. Видно, действие дозы заканчивается и жизнь автоматически превращается в драму. Обычная самовлюбленная эгоистка, которой на все и на всех наплевать, лишь бы ей не мешали театрально созерцать всеобъемлющую безысходность, придуманную ее непросыхающей от морфинов фантазией. Утро нового дня — это уже для нее само собой разумеющийся повод погрузиться в вязкий кисель печали, которую надо срочно заглушить опиатами или, как минимум, ЛСД. И почему демоны выбрали Стефанию, а не эту стерву?»
