Когда Джино вошел в кабинет, он сразу же молча уселся в кожаное кресло, похожее на трон, и принялся сверлить продавцов тяжелым взглядом. Белуджи прекрасно знал, что это испытание больше одной минуты еще не выдерживал никто, кроме его помощника по особо важным делам отставного офицера ЦРУ Тома Трейтона. Медиамагнат все еще не был уверен в том, что «программа лояльности», которую он хотел применить по отношению к этим торговцам, прослужившим во внешней разведке Ирака около двадцати лет, будет уместна в их случае.
Не прошло и десяти секунд, как Ибрагим Оскан, уловив выражение «молчаливой мрачности» на лице своего «клиента», сразу понял, что все как-то уж очень быстро пошло наперекосяк. Он решил завязать разговор первым:
— Уважаемый господин Белуджи, мы приносим свои извинения, если хоть каким-то образом доставили вам дискомфорт. Я никогда не посмел бы вас побеспокоить, если бы не был уверен в том, что эти фотографии вас действительно могут заинтересовать.
Всем своим видом Оскан внушал доверие, а его по-азиатски мягкая, гипнотизирующая манера вести разговор могла растворить скептицизм любого, даже изначально враждебно настроенного покупателя. Любого, но только не Джино.
— Давайте перейдем ближе к делу, мистер Оскани.
— Прошу прощения, меня зовут Оскан, — поправил медиамагната продавец.
Джино никак не отреагировал на его замечание и, нажав кнопку селектора, обратился к секретарю:
— Пригласите Тома.
Высыпав в бокал с талой альпийской водой очередную порцию порошка-анальгетика, синтезированного из яда морского конуса, который был в десятки раз эффективнее морфина гидрохлорида, медиамагнат сморщился и залпом выпил его.
— Какая горькая дрянь, — еще сильнее сморщившись, сказал он, наполнив бокал водой.
Как только он сделал последний глоток, дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел подтянутый, спортивного вида мужчина лет шестидесяти с объемным кейсом в руках. Кивнув охранникам, стоящим по бокам двери, он дал понять, чтобы они последовали за ним. Бесшумной тенью Трейтон прошел по диагонали просторного кабинета и уселся в кресло напротив торговцев, которым мягкий диван от напряжения уже казался старой растрескавшейся парковой скамейкой. Двое крепких парней застыли на расстоянии метра по обеим сторонам дивана, преобразившись в каменные глыбы. Промокнув белоснежным платком губы, Джино обратился к своему помощнику тише обычного, чтобы насторожившиеся гости вслушивались в каждое его слово:
— О'кей, Том, профессор подтвердил, что с надписью на камне все в порядке. Пора ознакомить гостей с нашими условиями сделки.
Трейтон пригласил профессора в качестве эксперта-шумеролога лишь для определения подлинности текста, вырезанного на стене, а не предположительной оценки самого «объекта», поскольку у Белуджи было свое видение этого вопроса. Так что пока у Штеймана тряслись руки над фотографиями, которые он неотрывно рассматривал через увеличительное стекло, Том уже выкладывал на стол два миллиона долларов перед растерявшимися от неожиданности продавцами. Он не всегда понимал своего шефа, и этот случай был как раз одним из тех, где действия медиамагната не поддавались никакому логическому анализу. По мнению Трейтона, весь этот спектакль с передачей денег выглядел примерно так же, как если бы леопарду подвесили мясо за клеткой. Не обронив ни единого слова, отставной агент Центрального Разведывательного Управления положил рядом с банкнотами серый бумажный конверт с гербом своей организации, в которой он проработал больше тридцати лет.
Для генерала Оскана, бесследно исчезнувшего сразу же после начала войны в Заливе, уже заранее стал известен исход сегодняшней встречи. Но он, конечно же, не собирался мириться с тем, что так и нераскрытую тайну аккадского захоронения, которое открылось взору только благодаря произошедшему в горах обвалу камней, придется отдать за бесценок постоянно кривящемуся от боли царствующему хищнику.
Генерал уже пожалел о том, что все-таки не вскрыл эту гробницу, подтянув к этому отдаленному пустынному месту на северо-западе Ирака побольше своих людей. Когда он делал фотографии, перепуганные до смерти старейшины с пеной на губах доказывали ему, что взрывать стену, запечатывающую вход в гробницу, ни в коем случае нельзя. Они утверждали, что древние халдейские маги с большим трудом загнали в нее самых злобных и кровожадных духов пустыни, которые не просто вредили людям, уничтожая скот и посевы, а умерщвляли по одному человеку каждый день, предпочитая молодых девушек и воинов.
Оскан отмахнулся от этих суеверий и все же отправил своего сапера закладывать тротиловые шашки. Будучи выходцем из местной общины, он и рассказал генералу об этой гробнице. Увидев, что их уговоры не возымели действия, езиды просто перерезали болтливому родственнику горло, а на Оскана и четверых людей, сопровождавших его, направили с полсотни стволов АК-47.
Они оставили генерала в живых только из уважения к нему. Во время хусейновской милитаризации всей страны он запретил устанавливать в их отдаленном от крупных поселений районе гигантскую пушку, нацеленную на Израиль, которую сконструировал знаменитый инженер из Канады, запускавший для армии США с помощью аналогичных орудий снаряды в космос. В случае ответного ядерного удара ограниченного радиуса действия вся горная долина Равандуз и прилегающая к ней территория Ирана превратилось бы в плавильный котел, поэтому в шатре главы общины рядом с портретом Хусейна по сей день висел портрет генерала Оскана.
Все эти воспоминания еще только сильнее встревожили генерала. Он очень хорошо знал горделивый нрав этих полудиких горных племен и прекрасно понимал, что бедуины не пощадят его во второй раз и застрелят вместе с незадачливыми кладоискателями. Лежащий на столе конверт со всей задокументированной биографией «хусейновских злодеев», какими они, наверняка, были расписаны в досье ЦРУ, не оставлял возможности для каких-либо серьезных возражений. Оскан не хотел провести остаток своих дней в секретной бетонной тюрьме разведуправления, оборудованной в заброшенной ракетной шахте одной из стран Восточной Европы. Но в глубине души он был оскорблен ультимативным поведением Белуджи, и в его голове уже выстраивались реальные варианты мести. С годами выработанный опыт заставлял его сохранять хладнокровие, без которого рациональное мышление просто не работало. Прежде всего, нельзя было показывать, что ему стало известно о планах противника, поэтому он продолжил играть роль философствующего продавца на восточном базаре, который делает вид, что торгуется не столько ради денег, сколько ради удовольствия от самого процесса. Выкатив нижнюю губу и раздув щеки, он взял в руки для убедительности четки и, специально выставляя напоказ арабский акцент, произнес:
— Я полагаю, господин Белуджи, что вам уже сообщили о реальной стоимости этого захоронения.
Медиамагнат с головой ушел в изучение документов, которые как обычно подписывал каждое утро, оставив слова торговца без комментариев.
— Мой клиент, — господин Омар — является сыном старейшины древнего племени езидов, с незапамятных времен поселившегося в Ираке по воле Аллаха. Отец Омара — очень набожный, скромный человек, поэтому из уважения к душам усопших предков он побоялся дать разрешение своим родственникам на вскрытие гробницы. Но вместе с тем он понимает, что рано или поздно до нее все равно доберутся археологи или грабители. Это всего лишь вопрос времени.
