Сидевшие за соседним столиком археологи с любопытством рассматривали еще не успевшего сгореть под палящим солнцем и обрасти щетиной доктора Майлза и Марту со свежим маникюром, как посланников инопланетной цивилизации. Пока официант наливал холодную воду в чистые на удивление бокалы, Штейман, натянуто улыбнувшись, без длительных церемоний первым завязал разговор:
— Я читал вашу последнюю работу, доктор Мейерс, о магических формулах, которые жрецы древней Месопотамии использовали в своих религиозных культах. Должен вам признаться, что хотя там и есть множество весьма любопытных моментов, я не согласен с вашим мнением, что месопотамская культура и религия неотделимы от магии. Безусловно, магические ритуалы имели место в медицине, астрологии и эпосе этой древней цивилизации. Но в этом она далеко не одинока, поскольку все культуры ранней древности: и египетская, и хеттская, и минойская, в том числе — отличались неустанным стремлением человека обуздать пугающую силу природы. Никто не хотел сидеть сложа руки в ожидании очередной засухи или землетрясения. Поэтому не то чтобы не корректно, а, скорее, даже крайне непрофессионально с вашей стороны было создавать ореол исключительности вокруг народов Месопотамии. Именно поэтому меня ваша работа и разочаровала. Только ваши прежние достижения сдержали меня от публичной дискредитации вас как ученого.
Марта опешила от такого «дружеского» приветствия.
— Ну что же, по крайней мере, довольно откровенно. Ведь если мы только и будем хвалить друг друга, со всем соглашаясь, то в результате никогда ни на шаг не приблизимся к истине, и весь научный мир превратится в жалкое сборище самодовольных кретинов.
— Я рад, что вы умеете прислушиваться к мнению своих оппонентов, — ответил профессор и сходу переключился на Майлза:
— А вы, молодой человек, частенько мелькаете в научно-познавательных телепередачах о мистике и, если мне не изменяет память, преподаете в университете иудаизм и связанные с ним оккультные течения?
Майлз поперхнулся водой, и Марта сочувственно похлопала его по спине. Он никак не ожидал услышать подобное от всеми уважаемого профессора Штеймана. Прокашлявшись, молодой ученый вежливо переспросил:
— Что вы имеете в виду под фразой «оккультные течения иудаизма»?
— Перестаньте валять дурака, мистер Майлз. Все вы прекрасно понимаете. Именно то, о чем вы подумали, я и имею в виду. Рационалистическая традиция в творчестве иудейских мыслителей постепенно ушла в абсолютно противоположное направление — мистическое. Это своего рода попытка превратить догматическую традицию общения с Богом в импровизацию накурившегося гашиша или нанюхавшегося кокаина джазмена, что лично меня, как ортодоксального еврея, глубоко возмущает. При таком фривольном толковании законов и установлений, слава Богу, что дело до заповедей пока еще не дошло, вырождение всего мирового еврейского сообщества — это всего лишь вопрос времени.
— Откровенно говоря, я все-таки не могу понять, что конкретно вы хотите этим сказать? — искренне удивился Майлз такой категоричности ученого мужа.
— Кен-гу-ру, — поправив очки на переносице, протянул по слогам профессор.
— А причем тут сумчатые? — подозревая, что у знаменитого ученого «не все дома», еще больше удивился Шон.
— Когда матросы Кука спрашивали у аборигенов Новой Зеландии, что это за животное такое прыгает, те им дружно отвечали: «Кен-гу-ру». Не долго мудрствуя, ботаник Кука Джозеф Бенкс так и назвал его, хотя на самом деле просто это слово так переводится: «я вас не понимаю».
Пирсон рассмеялся, а профессор, вернувшись к теме разговора, продолжил:
— Так и я скоро буду называть вас не уважаемый мистер Майлз, а мистер «что вы конкретно хотите этим сказать». Сначала эти сторонники модернизма начинают молиться на местных языках; затем вводят органную музыку в литургию и отменяют трубление в шофар; обрезание для прозелитов; законы кошерной пищи; потом переносят субботнюю службу на воскресенье и, как апофеоз глубокого нравственного падения, отвергают идею Божественного происхождения Торы, приписывая ее четырем разным авторам. И весь этот апокалипсис, по-другому и не скажешь, начался с безобидного на первый взгляд увлечения Каббалой, которую вы, уважаемый мистер Майлз, преподносите всем, как серьезную самостоятельную науку, а не как всего-навсего мистическое, я бы даже сказал, оккультное течение иудаизма, каковым оно и останется навсегда.
— Может, изучение Каббалы все-таки здесь ни при чем, и что-то другое влияет на все эти разрушительные процессы? — вскользь бросил Майлз.
Профессор Штейман тщательно протер платком старомодные очки с толстыми круглыми линзами. Водрузив их на свой горбатый крупный нос, он испытывающим взглядом посмотрел на молодого ученого:
— А как вы считаете, есть ли на самом деле что-то общее у Каббалы с черной магией? Насколько я помню, уже в конце XVIII века Каббала воспринималась прогрессивными учеными даже в еврейской среде, как откровенное мракобесие.
Шон привык к подобного рода провокационным выпадам, поэтому, не задумываясь, ответил:
— Магия никогда не была основным стержнем этой науки, раскрывающей влияние Божественного света на миры и на человека. Великие мистики всегда отрицали ее причастность к черной магии.
Профессор скептически посмотрел на него и, сделав добрый глоток виски, сказал:
— Я с большой натяжкой вообще могу назвать род ваших занятий наукой, а вас — ученым. Поэтому, если вы успели заметить, я и обращаюсь к вам «мистер Майлз», а не «доктор Майлз». Тем не менее я стараюсь сохранять объективность и признаю, что в Каббале действительно есть пара интересных моментов. Одним из них является то, насколько глубоко она раскрывает сложные и крайне противоречивые взаимоотношения между Богом и человеком. Ведь именно его Господь назвал венцом Своего творения, а не ангелов или синих китов. И при этом наделил самой опасной вещью среди бесчисленного множества других созданий.
— И что же это за вещь такая опасная? Может быть, часть мужского тела? — сострил Брайан Пирсон, подмигнув при этом доктору Майлзу.
Марта рассмеялась, и десятки мужских глаз со всех сторон принялись кто украдкой, кто открыто рассматривать ее, привлеченные ее звонким смехом.
Штейман с осуждением посмотрел на смутившегося под его тяжелым взглядом Брайана.
— Это не то, о чем вы подумали, хотя надо заметить, что эта штука тоже может доставить немало хлопот своему хозяину. Самым сильным и опасным оружием, которым обладает homo sapience, безусловно, является его пытливый разум, способный постоянно самосовершенствоваться в результате множественных проб и ошибок. Собственно говоря, именно для этого все мы здесь и собрались, чтобы объединить наши мыслительные способности и все-таки расшифровать тайну древнего ритуала, над которой уже на протяжении ста пятидесяти лет безрезультатно бились наши коллеги — ведущие эксперты-шумерологи.
Профессор вытащил из лежащего на столе конверта фотографии и сразу же разложил их перед учеными.
