— Читай негромко, чтобы не смущать людей непонятным для них языком, а я пока с ними поговорю, — дал понять главный раввин Йосефу, что согласился с его идеей, которая для другого человека вполне заслуженно показалась бы безумной.
Повернувшись к общине, он приподнял посох, который передавался главному раввину из поколения в поколение вот уже на протяжении трех столетий. За это время он часто рассыхался и трескался, но руки талантливых мастеров каждый раз бережно покрывали его специально изготовленным по древнему рецепту лаком и заново стягивали золотыми пластинами. Затем в них закрепляли массивные драгоценные камни и украшали замысловатой гравировкой, выполненной по сохранившимся описаниям посоха израильского первосвященника. Его заметно выделяющаяся изогнутая часть выглядела в строгом соответствии с уменьшенной копией медного змея Нехуштана,
[19] которого Моисей сделал по указанию Бога, чтобы ужаленный в пустыне ядовитой змеей человек спас свою жизнь, посмотрев на него.
— Довольно, успокойтесь, вы же не на базаре! Ведите себя, как подобает избранному Богом народу! — призвал всех к тишине Элазар.
При виде сверкающего посоха люди сразу же притихли. Бесспорный атрибут власти в руке служителя Божьего возымел должное действие. Даже подстрекатели, которые вносили смуту, сразу же закрыли свои рты.
— Если я вас правильно понял, вы хотите сегодня выбрать себе новых служителей Божьих, а нас, обвиняя в невежестве и стяжательстве, побить камнями без всякого суда и разрешения на то Королевского трибунала и даже главы нашей общины.
Ребе затянул паузу, насколько это было возможно, глядя на опустившего от стыда голову Самуэля-га-Леви, который был избран на эту должность два года тому назад. Для его семьи, в виде исключения, был даже составлен специальный трактат по Талмуду, в котором многочисленные предписания Закона излагались в упрощенной и облегченной форме, поскольку их было трудно сочетать с образом жизни кортеса.
[20]
Переведя взгляд в глубину молитвенного зала, Элазар громко обратился сразу ко всей общине:
— Теперь, если есть среди вас кто-то, у кого я украл что-либо, или обидел грубым словом, или поступил с ним не по закону — пусть выйдет вперед и скажет! И если это окажется правдой, то я сам уйду.
От незаслуженных обвинений чувство обиды переполняло пожилого ребе, и его глаза увлажнились от скупых старческих слез.
— Принял ли я у кого из вас взятку и этим ослепил глаза свои? Многих из вас на восьмой день жизни принесли сюда ко мне на брит милу
[21] ваши родители. И вот теперь, когда вы возмужали и окрепли, а я состарился и ослаб, в благодарность за все это вы хотите меня побить камнями? Разве так заповедал вам Моше почитать своих учителей? Насколько же должна быть слаба ваша вера, что из-за пустых обвинений клеветников и подстрекателей вы уже готовы умертвить тех, кто ежедневно молится за благополучие ваших семей!
На последних словах Элазара люди пристыжено притихли, и уже никто не решался выкрикивать оскорбления в адрес раввинов. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как попавшая в паутину муха бьется за жизнь из последних сил.
— Вы просите сотворить чудо, как будто мы не служители Божьи, а приезжие с Востока колдуны или египетские чародеи!
Заметив, что его речь остудила пыл прихожан, ребе Элазар перешел на более спокойный тон, так как не мог долго гневаться, даже если люди того заслуживали:
— Вам хорошо известно, что ребе Йосеф, сын покойного ребе Ицхака, бывшего до меня главным раввином, ни в чем недостойном замечен не был. Именно он сейчас постарается исполнить вашу прихоть и попробует явить чудо, которое вы так настоятельно требуете, дабы убедиться, что Бог не отвернулся от нас.
Йосеф подошел к Элазару и, вежливо склонив перед ним голову, бережно взял посох обеими руками. Он поднял его над головой так, чтобы тот был хорошо всем виден:
— Все вы помните, великое чудо, которое произошло с посохом Аарона, когда среди двенадцати посохов глав колен Израилевых только его расцвел цветами и созрел на нем миндаль за одну ночь. Возможно ли, чтобы такое произошло и с этим посохом, который я держу сейчас в руках перед вами?
— Разве что после китайской пасхи! — усмехаясь, выкрикнул грузный розовощекий хозяин пекарни, сидевший во втором ряду позади ювелира.
Зал разразился хохотом, и угрожающе повисшее напряжение сразу же исчезло.
— Поверите ли вы тогда, что Господь все еще с нами и по-прежнему слышит наши молитвы? — громко спросил Йосеф, окинув всех испытывающим взглядом.
Его смуглое продолговатое благородное лицо внушало доверие и располагало к себе, но теперь, когда молодой раввин был разгневан вызывающе дерзким поведением общины, и в его глазах застыл укор, представители знати почувствовали себя неловко.
Многие из них поняли что, не остановив вовремя зачинщиков бунта и не воспрепятствовав нанесению раввинам непростительных оскорблений, они сами невольно стали соучастниками этого преступления.
Ростовщик, сидящий в первом ряду прямо напротив Йосефа, решил ответить за всех:
— Не только поверим, но и окажем вам всевозможные почести, достойные истинных пророков Божьих.
Затем он встал и, обернувшись к прихожанам, иронично провозгласил:
— Мы будем носить Йосефа на руках, чтобы его обувь не запылилась о грязь этого мира! Я лично буду выплачивать ему двойное пожизненное содержание.
Поскольку ростовщик был очень уважаемым членом еврейской общины и ссужал деньгами даже королевский двор, подстрекатели рассмеялись и поддержали его громкими возгласами:
— Готовь мешки для денег, сын Ицхака!
Элазар, приблизившись к Йосефу, шепотом произнес:
— Теперь можешь приступать, и да будет благосклонен к тебе Господь! Сосредоточься на тексте. Забудь обо всем остальном, ибо магическая сила слов этой книги поистине велика и неизведанна.
— Принесите отрез черной ткани и ведро с водой. Посох закрепите в нем камнями так, чтобы он стоял ровно, — отдал распоряжение Йосеф молодым ученикам, прислуживающим в синагоге.
Достав из сундука черную шерстяную ткань, они подали один конец пекарю, а другой — ювелиру, которые вызвались не столько помогать, сколько следить за тем, что же будет происходить за занавесом.
— Все должно быть без обмана! Я лично буду наблюдать за тем, чтобы они нас не одурачили! — громко выкрикнул пекарь.
