– У меня тут своя тайна, – прервала я мамину болтовню об изнасилованиях и убийствах и изложила ей слегка отредактированную версию последних событий моей жизни. Мне необходимо было рассказать все вслух другому человеку; убедиться, что я не схожу с ума. Я решила умолчать о том, с чего все началось, – история Литы была слишком уж странной, – но я рассказала маме об «Уголке красоты», о Джулии Коул и ее просьбе.
Долгое время в трубке была тишина, пока, наконец, мама не протянула недоверчиво:
– Ты все придумала?
– Что именно?
– Все. Этот «Уголок красоты». Он и вправду есть под башней «Остен Медиа?»
– Вообрази себе Мэдисон-сквер-гарден, только под землей. С пола до потолка заполненный косметикой.
– Честно, даже не представляю, во что ты ввязалась.
– Ни во что я не ввязывалась. Они просто… нашли меня.
– Что такого ужасного случится, если ты дашь Джулии эти адреса?
– Эм… Меня уволят.
– Я спросила – ужасного. Увольнение оттуда – скорее праздник, а не похороны.
Мама была против моей работы на Китти. «Старушечка-побрякушечка» – так мама называла Китти. Мама хотела, чтобы я продолжала писать, стремилась к писательской или журналистской карьере. Случайно приоткрыв для мамы «дверцу» в тему обсуждения моей карьеры (точнее, отсутствия карьеры), я постаралась поскорее эту «дверь» захлопнуть. Я сказала, что сама решу, что мне делать. Потом ей расскажу.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила мама, уловив, что я хочу сменить тему.
– Ты это о чем?
Уточнять имело смысл. Как и читать между строк. Каждое мамино слово имело скрытый смысл. «Ты себя хорошо чувствуешь?» могло переводиться как «Ты принимала сегодня Y?», «У тебя депрессия?», «Тебя не посещали суицидальные мысли последние несколько дней?». Мама всегда волновалась. Поэтому она настаивала на таких частых телефонных звонках.
– Ты ведь регулярно выходишь на свежий воздух?
– Мам, я хожу на работу в кофейню каждый день.
– Я не об этом. Ты ходишь гулять? В парк, в кино…
– Конечно, – отрезала я.
Мы обе знали, что я лгу.
Закончив разговор, я глубоко вдохнула. Мне понадобилась пара минут, чтобы вернуться в мою нью-йоркскую жизнь – подойти к столу, включить компьютер, уныло взглянуть на знакомые символы на экране. Разумным, ответственным выбором было бы навсегда забыть о просьбе Джулии, но меня не покидало странное чувство, что все это ведет меня к чему-то новому, интересному, подальше от этой квартиры и этой жизни. Вон из диорамы.
Я скопировала электронные адреса в таблицу, все пятьдесят две тысячи четыреста семь адресов. Количество меня поразило. Я подумала о тысячах страниц, которые написала за эти годы, о том, что могла бы найти лучшее применение таланту слова. Пока файл с таблицей загружался, я беспокойно барабанила пальцами по сенсорной панели ноутбука, совсем как Лита когда-то по своим коленкам. Когда файл загрузился, я нажала «Отправить». Письмо улетело на почту Джулии, ничего уже не вернуть.
Через несколько минут я получила ответ:
От: JuliaCole
Кому: PlumK
Тема: Re: список
Спасибо за таблицу. Скоро я снова свяжусь с тобой.
А пока с тобой встретиться хочет Верена Баптист.
Дж.
* * *
Верена Баптист встретила меня на пороге суматошного (а то и сумасшедшего) дома из кроваво-красного кирпича. «Добро пожаловать в «Дом Каллиопы», – сказала она, не объяснив ни кто такая Каллиопа, ни почему дом так называется. «Ты дочь Юлайлы Баптист!» – хотелось воскликнуть мне, когда я увидела ее; просто для того, чтобы доказать самой себе: я все-таки здесь, рядом с живым человеком.
«Дом Каллиопы» на самом деле состоял из двух объединенных таунхаусов перед небольшой полоской травы на Тринадцатой улице, между Шестой и Седьмой авеню, в Вест-Виллидж. Зайти в «Дом Каллиопы» – все равно что оказаться в чьем-то чреве. На тебя словно давят кроваво-алые стены; в рубиновой гостиной душно, в карминовой комнате тесно, всюду стоят столы, за которыми сидят женщины – работают, копаются в бумагах, болтают друг с другом, а любая плоская поверхность завалена стопками книг и документов. Было темновато, несмотря на люстры, свисающие с потолка. Красного потолка.
Сама Верена совсем не вписывалась в такое окружение, будучи высоким и стройным существом с белой кожей и светлыми волосами, лучом света в темном царстве. Когда она пожимала мне руку, я боялась, что сломаю ей пальцы; такими тонкими и хрупкими, словно спички, были ее косточки. Я ожидала большего внешнего сходства с Юлайлой Баптист, но не увидела пластилиновой, среднеамериканской королевы красоты. Никто бы не догадался, что эта женщина – дочь Юлайлы. В голосе Верены ощутимо проскальзывал южный акцент, единственное, что отличало ее от среднестатистического ньюйоркца.
– Это место поначалу пугает, уж я-то знаю, – сказала она, как будто извиняясь, – но такой цвет стен уже был, когда я въехала. Я решила ничего не менять.
Кивая, я все так же всматривалась в комнату с множеством письменных столов; женщины, работавшие там, не обращали на меня никакого внимания.
– Так это жилой дом или офис? – спросила я, продолжая оглядываться по сторонам: каждый раз, поворачивая голову, я замечала что-то новое. Например, стоящий на шкафу для документов стеклянный колпак отражал красный цвет стен, что и не сразу можно было разглядеть под колпаком большой цветок орхидеи.
– И то и другое.
Верена объяснила, что она живет в этом доме, который также служит ей офисом. Большинство женщин приходили сюда на работу каждый день, но некоторые жили здесь с ней.
Она рассказала, что с двадцатых годов по семидесятые годы прошлого века дом принадлежал католической благотворительной организации, которая устроила здесь приют для незамужних несовершеннолетних беременных девушек. Которых выгнали из дома или которые сбежали сами. Тех, кому некуда больше было идти со своей бедой. Девочки жили здесь во время беременности, а когда рождались дети, малышей отдавали на усыновление в религиозные семьи, так что юные матери больше никогда не видели своих детей. Тогда девушки покидали дом на Тринадцатой улице и возвращались в мир внешний, будто ничего не случилось. Ничего, о чем они могли бы рассказать без опаски.
Верена услышала историю дома от риелтора, когда они вместе приходили осматривать его, – и сразу же поняла, что должна его купить. В начале семидесятых католическая благотворительная организация перестала существовать; в восьмидесятые и девяностые у дома были другие хозяева, пока десять лет назад его не приобрела Верена. Но стены дома всегда сохраняли этот пугающий кроваво-алый цвет. Я спрашивала себя, не напоминали ли эти стены несчастным девушкам непришедшие месячные: отсутствие красного, предзнаменование гибели. Грех. Страшный суд.
