– Никакого взвешивания и подсчета калорий, – как попугай повторила я. За двадцать тысяч я готова была повторять все, что она попросит.
– Вот теперь другое дело. По «Новой программе баптисток» можешь есть все, что только захочешь.
– С таким подходом твой бизнес долго не продержится, – хмыкнула я.
– Ты знаешь, что индустрия снижения веса в истории самая прибыльная из обреченных на провал по определению?
– Знаю, читала в твоей книге.
Верена встала и направилась к угловому ларьку, чтобы купить шоколадный батончик. Сегодня на ней была выцветшая туника и джинсы; светлые волосы заплетены были в свободную, немного небрежную косу. Множество сотрудниц «Остен Медиа» спустились со сверкающих высот и разбрелись по ларькам с едой и кафешкам, чтобы «пощипать травку» в окружении простых смертных. Что ж, даже гламурным красавицам нужно питаться. Мне не нравилось сидеть там, где они все время проходили; но больше всего я боялась столкнуться с Китти. Когда я всматривалась в толпу, разыскивая Китти, какая-то женщина опустилась рядом со мной на скамейку. Она была закутана в бежевый тренчкот, несмотря на то, что сегодня было чудовищно жарко, а на небе не наблюдалось ни единого облачка. Глаза женщины скрывали большие черные солнцезащитные очки, а к уху она прижимала серебристый смартфон.
– Я не говорю с тобой, но говорю с тобой, – вполголоса произнесла женщина.
– Что? Вы… это мне?
– Конечно, тебе.
Женщина на долю секунды приподняла очки; я узнала Джулию. Она вновь опустила очки, отвернулась и, глядя в противоположную сторону, все еще не отнимая смартфон от уха, спросила:
– Сплетни про Китти есть?
Увидеть Джулию при свете дня было все равно что встретить привидение.
– Почему ты спрашиваешь меня?
– Ты теперь мой информатор. Мне нужны сплетни. Это ради благого дела.
Я не сказала, что знаю о планируемом разоблачении империи «Остен», – я знала тайну Джулии и была рада, что она не знает, что я знаю.
– У меня есть ее список идей для грядущих выпусков.
– Супер, – обрадовалась Джулия. – Перешли мне.
Это была не просьба, почти приказ.
– Как дела у Литы? – спросила я. Я думала о Лите и Джулии как о напарницах, хотя и никогда не видела их вместе.
– Она наконец вернулась к работе. Знаешь, она немного непредсказуемая.
Как ни странно, я скучала по Лите. Она появилась из ниоткуда, всюду следовала за мной по пятам, а потом просто исчезла. Я хотела и в то же время не хотела увидеть ее снова.
Верена вернулась с шоколадкой; она хотела было обнять Джулию, но та побледнела, отшатнулась, встала и обвела нас отсутствующим, невозмутимым взглядом, все еще прижимая телефон к уху.
– Меня не должны видеть рядом с вами, особенно с тобой, – негромко сказала она, указывая носом туфли на Верену. Она притворилась, что разговаривает по телефону, – улыбалась и шевелила губами, хотя с них не слетало ни единого звука. Наконец, она сказала: – Мне пора. У меня конференц-звонок с западным побережьем по поводу карандашей для губ, – и в следующую же секунду скрылась в толпе.
– Бедняжка, паранойя когда-нибудь сведет ее с ума, – сказала Верена, все еще мониторя взглядом бетонные ограждения. Когда я попросила ее рассказать мне побольше о Джулии, она выложила, что всего сестер Коул пять, и у всех имена начинаются на «Дж»: Джулия, Джози, Джиллиан, Джасинта и Джессамин. Изначально их фамилия была «Коулмуж», но они убрали суффикс «муж». Все сестры работали в СМИ или в индустрии моды, все пятеро под прикрытием, как Джулия.
– Они как сектантки, заговорщицы, – хмыкнула Джулия. – Живут в мансарде одного здания в Трайбеке
[15]. Вещие сестрички. Как ведьмы из «Макбета», только тех было три.
В душе шевельнулась холодная скорлупка страха, когда я подумала об электронных адресах. Но я постаралась выбросить эту мысль из головы. Будет лучше, если вообще не буду знать, для чего Джулии адреса. «Тогда тебе не придется лгать».
– Я не должна тебе этого говорить, – продолжала Верена, – но ни у одной из сестер Коул нет груди. Их мать умерла от рака молочной железы, когда самой младшей из сестер было два. У всех у них генетическая предрасположенность к онкологии, так что, когда каждой из них исполнялся двадцать один год, они одна за другой в качестве профилактики согласились на радикальную мастэктомию
[16].
Я вспомнила, как невольно заглянула под блузку Джулии еще в «Уголке красоты»: я видела вытатуированную у нее на грудной клетке розу с шипами. Джулия была в бюстгальтере, так что я не заметила отсутствия грудей.
Осторожно, чтобы не раскрошить сэндвич, я оторвала корочку от ломтика ржаного хлеба и медленно прожевала. Затем не удержалась и вытащила не испачканную майонезом помидорку из-под листа салата и положила на язык. Затем еще одну. Откусить кусочек от сэндвича и насладиться тунцом как подобает я боялась. Дома я часто ела тунца, но всегда с обезжиренным майонезом. Настоящий майонез был другим. Стоило мне вкусить нормальной еды, я не могла остановиться. Я хотела большего. Целыми днями я ходила вокруг еды на цыпочках, как ходят вокруг люльки спящего младенца, боясь ненароком разбудить. Одно неверное движение – ребенок просыпается, начинает кричать и плакать. С голодом точно так же. Стоит ему проснуться, он начинает истошно орать, и есть лишь один способ заткнуть его.
– Если ты все равно собираешься делать операцию, то почему не ешь вкусности, которые любишь? – спросила Верена. – После операции ты сможешь есть только детские пюрешки, и то совсем чуть-чуть. Почему бы не наслаждаться жизнью, пока не наступил тот самый день?
– Врач сказал, я должна придерживаться диеты, иначе коррекция веса потом будет затру… О боже, это Китти, – выдохнула я, заметив в толпе знакомые змеиные кудри. Я отвернулась, сгорбилась и закрыла лицо руками. Стокилограммовой женщине невозможно было раствориться в толпе по определению, но я пыталась.
Когда Верена заверила меня, что Китти уже ушла, я подняла глаза и увидела, как огненный затылок Китти исчезает за стеклянными дверьми.
– Как, по-твоему, Китти относится к тебе? – спросила Верена, но я сказала, что не хочу говорить о Китти.
– Баптистка не боится смотреть правде в лицо.
– Нужна мне эта Китти! После операции я даже не буду на нее работать. Мне на нее плевать.
– Плевать, говоришь? Ты целыми днями притворяешься ею и пишешь от ее лица. А стоит ей появиться в нескольких метрах от тебя, шарахаешься. Я бы сказала, она – важная часть твоей жизни. А теперь я хочу, чтобы ты отчетливо произнесла вслух, что, по-твоему, думает о тебе Китти.
