* * *
«Новая программа баптисток», задание второе:
Противостояние
«Y-грипп» постепенно сходил на нет, но я все еще ощущала новые его проявления, такие как покалывание в конечностях, крошечные точные уколы электричества. Я ходила словно наэлектризованная – от стоп до кончиков ногтей на пальцах рук. Да и в целом я не чувствовала себя хорошо; я была отделена от жизни, словно воздух между мной и всем остальным стал стеклянной стеной.
Мою квартиру пропитывал затхлый запах пота и болезни – все равно что жить в стеклянной банке с запечатанной намертво крышкой. Я была в самом разгаре стирки постельного белья и одежды и готовилась, наконец, открыть окна, когда позвонила Верена и объяснила мне суть второго задания по «Новой программе баптисток». Она хотела, чтобы я начала бороться с людьми, которые пялились на меня и отпускали грубые шутки и всякие непристойности.
– Хватит игнорировать их, – сказала она. – Ответь им!
Я все еще тяжело переживала последствия первого адского задания, а Верена уже тут как тут со вторым.
– Зачем напрягаться? Я скоро уже не буду так выглядеть.
– Я считаю, тебе нужно постоять за Плам. Когда ее не станет, ты, может, будешь сожалеть, что так ни разу и не защитила ее.
Верена говорила о Плам так, будто ее собираются уничтожить, распылить. Внезапно в моей голове появилось видение падающего с крыши арбуза. Шмяк! – и розоватая мякоть расплескалась по тротуару.
– Если ты пытаешься отговорить меня от операции, то, напоминая мне, как сильно все меня ненавидят, ты вряд ли этого добьешься.
– Просто доверься самому процессу. Баптистка не боится идти на риск.
Я была рада, что мы говорим по телефону: так Верена не видела, что я закатила глаза. Не собиралась я ни с кем бороться. Единственный для меня способ выжить – существовать в пелене отрицания. И сорвать эту пелену, признать то, что происходит вокруг меня, было совершенно невообразимым. За все почти тридцать лет жизни я позволяла себе лишь изредка эту пелену приподнимать. Если не обращать на что-либо внимания, поздно или рано это перестает быть для тебя реальным. Тем не менее я сказала Верене, что попробую. Она никогда не узнает. Придумаю потом какую-нибудь пафосную историю, что-то вроде писем от «девочек Китти».
Двадцать тысяч скоро будут моими. Повесив трубку, я пролистала свои модные каталоги и заказала еще пару платьев.
Верена сказала, что процесс отказа от антидепрессантов займет больше месяца. Я не могла прятаться в квартире все это время. Я решила, что возвращение к нормальной повседневной жизни поможет мне справиться с дезориентирующими симптомами и вернет хоть какую-то стабильность в мою жизнь. Я собрала сумку и отправилась в кофейню, в первый раз за несколько недель. По пути я обдумывала второе задание. Если бы я решила противостоять кому-нибудь, далеко ходить мне не было бы нужды. Я подумала о том, что могла бы ответить тем парням, что вечно тусовались в конце квартала. Но на ум ничего не приходило, ни одной остроумной, меткой фразочки, которая поставила бы их на место. Слов было недостаточно. Вместо этого я представила, как парней сбрасывают на автостраду, совсем как тех мужчин из новостей, и грузовик или, может быть, автобус проезжает по ним, тесня к обочине, раздавливая их всмятку и пуская их отрезанные окровавленные головы катиться по дороге, как шары для боулинга.
«В твоей настоящей жизни что бы произошло?» – спросила меня Верена еще тогда.
Они бы истекали кровью.
В кофейне я уселась за любимый столик. За тем столом, где когда-то сидела Лита, две милые старушки лакомились одним куском чизкейка на двоих.
После столь долгого пребывания в четырех стенах в кофейне на меня будто лавиной нахлынули ощущения – звуки, запахи, океан света из множества окон, шум разговоров и визг машин. Я словно была жившим в пещере отшельником, наконец-то вышедшим на солнечный свет. Я долго возилась с застежкой на сумке от ноутбука – электрические разряды прокатывались по пальцам и беспокоили меня больше обычного. Я была еще слабой, неокрепшей, не готовой к внешнему миру.
Из радиоприемника в кофейне доносился голос Недры Фельдстайн-Дилейни:
– Настоящее имя Стеллы Крестт было Дженнифер Роза Смит.
Кармен была рада меня видеть, но в кофейне было много посетителей, так что мы не смогли поболтать; я принялась за работу. В прошлый раз я удалила накопившиеся в ящике сообщения, но каждый день приходили все новые и новые письма. Я открыла первое: «Привет, Китти. Думаю, у меня впч. Не знаешь, это смиртельна?» Я тупо смотрела на текст, так, как иные смотрят на картину, даже не пыталась читать его слева направо. Вроде бы и видела напечатанные символы, но совершенно не вникала в смысл слов. ВПЧ? О, это я знаю. Я могла бы открыть документы и скопировать в письмо нужные слова, но удалить девушку было проще.
С большим трудом я заставила себя кликнуть на следующее сообщение: «Привет, Китти. Это плохо, что я изрезала свои руки лезвием?» Я склонилась над экраном – мои глаза вровень с текстом. «Изрезала», «руки», «лезвием». Мазохистка. Я и раньше отвечала на письма мазохисток, чуть ли не каждый день, но никогда по-настоящему не задумывалась о том, каково это – истязать свое тело и находить в этом удовольствие. Теперь это казалось мне таким… неестественным. «Конечно, это плохо, – хотела написать я, – что за дурацкий вопрос?» Но это требовало слишком больших усилий, так что я просто удалила девушку. Я просмотрела следующие двадцать писем и удалила все. Раньше я была подобна участнице бега с препятствиями – быстро читала сообщения и так же быстро отвечала, независимо от того, насколько пустяковыми или раздражающими они были, – но после того, как я отрезала себя от этого на несколько недель, «Китти-часть» моего мозга, похоже, атрофировалась. Я не знала, что ответить этим девочкам, я хотела, чтобы они оставили меня в покое.
Кармен была единственной, по кому я скучала из своей повседневной жизни, и я безумно хотела с ней поболтать. Наконец, она села за мой столик, положила булочку с клюквой и апельсином (480 ккал). Она всегда приносила мне то, чего мне нельзя было есть. Юлайла Баптист называла таких «диверсантками», но я знала, что Кармен не специально. Я откусила крошечный кусочек, не чувствуя ни вкуса, ни желания съесть лакомство. Одним из следствий отказа от Y было полнейшее отсутствие аппетита – единственный, пожалуй, положительный побочный эффект.
Пока Кармен рассказывала о том, что за эти дни происходило в кофейне, я чувствовала, как электрические разряды пробегают по моим пальцам и выше, волны тепла, приятного и пугающего одновременно.
– С тобой все хорошо? – обеспокоенно спросила подруга.
– Все еще болею. Продолжай.
Я слышала ее слова, но для меня они были не более чем просто фоновой шум. Все, о чем я могла думать сейчас, – это о «Новой программе баптисток», наших беседах с Вереной и двух версиях меня – Плам и Алисии. Жизнь «в кофейне» мне больше не подходила. Это было все равно что продолжать ковылять в слишком узких туфлях.
