– Я бросила модельный бизнес, чтобы стать активисткой, – сказала Руби. – Все мы в молодости совершаем поступки, о которых потом жалеем, верно?
Я полагала, этот вопрос был адресован мне, но я ничего не ответила, лишь продолжала стоять с раскинутыми в стороны руками и ждала, когда же инвентаризация моего тела закончится. Темноволосая женщина заглянула в гостиную; она ничего не сказала и ни с кем не поздоровалась, лишь рассматривала меня в позе пугала и ела свое зеленое яблоко. Одна сторона лица у женщины представляла собой сплошную коросту из шрамов и ожогов, а щека выглядела так, будто когда-то расплавилась и застыла заново. Дом Верены все больше и больше напоминал какой-то паноптикум.
Когда Руби закончила снимать мерки, Марло попросила Верену посидеть с Тексом, пока за ним не заедет ее муж. На Верене в тот день был топ, который смутно напоминал лиф старого выпускного платья.
И пока «увеличение коэффициента сексуальности», что бы это там ни означало, еще не началось, я решила спросить у Верены в последний раз:
– Ты точно дашь мне двадцать тысяч, когда все закончится?
– Конечно, – ответила она. – Баптистка никогда не лжет.
Я недоверчиво посмотрела на нее.
– Поправочка. Эта Баптистка никогда не лжет, – добавила она.
Мы с Марло покинули «Дом Каллиопы», чтобы, как она выражалась, «купить мне билет на американские горки сексуальности».
– Почему бы тебе не назвать это просто привлекательностью? Звучит куда лучше.
– Привлекательность – слишком слабое слово. Старомодное. В дни молодости наших матерей достаточно было иметь смазливое личико и красивую фигуру, что уже само по себе плохо, но сейчас каждая девушка обязана быть идеальной секс-куклой.
– Что еще за секс-кукла?
Марло, видимо, не обратившая внимания на мой вопрос, говорила на языке, который я совершенно не понимала. Она достала из сумки экземплярчик «Теории сексуальности» и зачитала отрывки оттуда:
– Страница вторая. «Все мы хотим быть привлекательными для наших партнеров, но сексуальность – это нечто большее. Быть сексуальной значит иметь высокий коэффициент сексуальности, как если бы все женщины на земле были пакетами акций, чьи цены могут расти и падать».
Первой нашей остановкой был салон красоты с розовой вывеской.
– Моя подруга записана на восковую депиляцию, – сказала Марло женщине, которая поприветствовала нас у дверей. На женщине был халат, какой обычно носили врачи, за исключением того, что халат был ярко-розовым.
– А где именно мне будут удалять волоски? – прошептала я Марло.
– Везде, включая зону бикини.
Я даже не успела начать протестовать, когда Марло оборвала меня:
– У сексуальных женщин кожа гладкая и без волос, как у маленьких девочек.
Я снова почувствовала покалывание в стопах и пальцах рук, когда спускалась по лестнице вниз за женщиной в розовом халате.
Косметолог говорила по-английски с неизвестным мне латиноамериканским акцентом.
– Я Лилиана, – представилась она, осматривая меня с ног до головы. – Снимите все, кроме лифчика.
Она отвернулась, пока я раздеваюсь, как будто приватность вообще была возможна. Я поняла, что не брила ноги и подмышки уже несколько месяцев. Волосы были темные. И длинные. Я не хотела, чтобы Лилиана их видела, но ничего не могла поделать. Я легла на кушетку. Лилиана нанесла воск на мои ноги, подмышки, верхнюю губу и брови, затем достала ножницы из ящика.
– Не двигайся, – сказала она, когда начала стричь волосы между ног; она срезала сверху и до самой моей попы. – Вы хотеть маленький Гитлер здесь?
Что? Она сказала «Гитлер»?
– Вы хотеть маленький Гитлер здесь? – повторила она, положив пальцы на мой лобок. – Маленькую полоску, как усы Гитлер?
Я замотала головой.
Лилиана обсыпала меня тальком, как будто я была огромным младенцем. Она заполнила горячим воском каждую щель и складку, нанесла воск по всей вульве и по бокам ног, снимала полоску за полоской, пока я вцепилась руками в края кушетки и стиснула зубы; казалось, будто тысячи муравьев разом кусали меня за интимные места. «Господи Иисусе», – пробормотала я, когда заметила серебряный крестик, выбившийся из воротника халата Лилианы. Она подняла левую ногу, согнула ее в колене и прижала к груди. «Держать! Держать!» – приговаривала она, пока размазывала липкий воск. Эта часть моего тела была диким пространством, неизведанной территорией, неизвестной мужчинам, но Лилиану это не отпугнуло – она пробиралась свозь чащобу и устраняла дебри волос с явным удовольствием. Она вытерла выступившую кровь ватным диском и смазала поврежденную кожу антисептической мазью.
Я легла на живот, а Лилиана продолжила свою работу: раздвинула ягодицы, нанесла в область ануса воск и сорвала его маленькими полосками вместе с волосками. Она попросила меня приподняться на кушетке на четвереньки, чтобы у нее был лучший обзор, пока она выщипывала не удалившиеся волоски пинцетом. Мне было так стыдно, что душа моя едва не покинула расплывшиеся телеса и не воспарила под потолком. Я задумалась, каково это для хрупкой иммигрантки из Латинской Америки – проводить свои дни в полуподвальном помещении да видеть только женские вульвы и попы, делая из лобковых волос идеальные усики Гитлера. «Вот она, американская мечта».
Когда я вышла из кабинета косметолога, мне и вправду показалось, что я только что сошла с американских горок: у меня кружилась голова, я еле переводила дух. Я захромала вверх по лестнице, держась за деревянные перила. В зеркале я увидела, что мое лицо распухло и покраснело, как будто меня ударили. Я пошла в аптеку, чтобы купить ибупрофен; Марло последовала за мной, но я с ней не разговаривала.
– Все хорошо? – спросила она, когда мы стояли возле аптеки; я зубами пыталась сорвать защитную фольгу с баночки обезболивающего.
Марло взяла у меня банку и открыла.
– Чувствую себя странно, словно чего-то не хватает, – сказала я, запивая таблетки диетической колой (0 ккал, quasi).
– Ты как животное без шерсти, – предложила Марло.
Затем Марло повела меня в магазин нижнего белья, в отдел моделей плюс-сайз, стыдливо именуемый «женский отдел».
– Как будто мы не все женщины? – буркнула Марло.
Мы пришли туда, чтобы купить мне новые трусы и бюстгальтеры. Марло читала вслух, пока мы просматривали бикини, боксерки, трусы-шортики и стринги, все из которых можно было прямо назвать – панталоны (или панталончики, как я называла все свое нижнее белье, когда была маленькой). Марло выбрала за меня. Когда я примеряла бюстгальтеры в раздевалке, я удивилась, как они приподняли мои вечно обвисшие груди: меж грудями образовалась ложбинка; я стала похожа на грудастую девку в корсете из фильмов про пиратов.
Продавщица сказала, что мне нужно купить «Тростинц»:
