– Да, это так.
– Не обижайся, но ты совсем не в моем вкусе. Меня привлекают… другие женщины. Ничего не имею против тебя лично. Мне вот не нравятся рыжие. Не то чтобы ты рыжая, но… Ты же понимаешь, о чем я.
Мы стояли у подножия лестницы, всего пара шагов до парадной двери. Он не хотел, чтобы его видели с такой, как я.
– Знаешь что. Забудь про ужин. Иди домой, – ответила я, а затем добавила: – Ты тоже не в моем вкусе. Выглядишь как девчонка.
Он откинул со лба светлый завиток. Я поднималась по лестнице, зная, что он наблюдает, как двигаются мои булки, как рука скользит по перилам, слышит, как я тяжело дышу при подъеме. «Жирная сучка», – сказал он мне вслед.
Запыхавшись, я развернулась и глянула на него сверху:
– Если хочешь меня оскорбить, тебе придется придумать что-нибудь пооригинальнее, блондинчик. Я пуленепробиваемая.
Благодаря «Новой программе баптисток» моя чувствительная сторона начала обрастать своего рода невидимой защитной, словно кольчуга, коростой.
Оказавшись в квартире, я заперла дверь и затаила дыхание, пока не услышала, как захлопнулась дверь внизу. Я стянула колготки, сняла платье, «Тростинц», лифчик. Смыла весь хэллоуинский макияж и прибралась на полках в ванной. Есть мне не хотелось, но я взяла-таки крекер, отломила уголок (15 ккал) и положила на язык.
– Жирная сучка, – сказала я.
Александр
Я собиралась встретиться с Александром в барбекю-ресторане в Бруклин-Хайтс. Я снова надела белое отрезное платье, замыв подол в раковине – черные следы превратились в грязно-серые. Для этого свидания я сделала легкий макияж и не стала надевать «Тростинц». Идти на крайности не было необходимости. Александр был слепым.
Когда я прочла заметки Джины, я заинтересовалась. Мне всегда было любопытно, каково это – иметь слепого парня. Наверное, слепому человеку было бы приятнее гладить пышное тело с округлостями, чем натыкаться на торчащие из-под кожи кости.
В такси по дороге в ресторан меня накрыла волна тошноты. Опять проявления абстинентного синдрома, конца и края которому было пока не видать. Измученная, я откинулась на спинку пассажирского сиденья.
– Приехали, – объявил водитель, и я нехотя подняла голову.
В ресторане сотрудница в джинсовой юбке проводила меня в середину переполненного зала, заставляя протискиваться между столами. Когда я подошла к столу Александра, он не встретил меня тем самым взглядом. «Какое облегчение», – подумала я. Александр взял мою ладонь в свои руки, но я быстро отдернула ее, боясь, что мои толстые пальцы выдадут меня. Сегодня я играла роль Алисии.
Взгляд карих глаз Александра был пустым, глаза слегка запавшими, но он все же повернул голову в мою сторону и «смотрел», когда разговаривал со мной, как будто мог и вправду меня видеть. Я еще не знала, для кого это хорошо: для меня или для него. Я заняла место и скользнула взглядом по меню. Александр заказал блюдо из ребрышек, я же не была голодна и попросила только салат. Он, наверное, подумал, что я одна из тех девушек, которые морят себя голодом.
Когда официантка ушла, Александр начал болтать без передышки. Я поняла, что он из тех, кто не выносит длинных пауз в разговоре. Мне стало любопытно, сколько у него было свиданий и как он определял, нравится ему девушка или нет. Он, должно быть, оценивал мой потенциал в качестве сексуальной партнерши, но в его словах не было ни намека на то, чего он хочет или чего ожидает от меня. Он рассказывал мне о себе и о своей работе в качестве сессионного музыканта. Спрашивал о работе у Китти. Его слепота, казалось, не мешала ему жить, как нормальным людям, но и не наделяла какими-то особыми качествами. Александр меня совершенно не заинтересовал, но я продолжала играть роль. Я сидела напротив мужчины на свидании в ресторане, как это делала бы Алисия. Александр не знал, что я была самозванкой. Он говорил о группах и музыкантах, которых я никогда не слышала и была рада, что мне не приходилось скрывать скучающее выражение лица.
Когда принесли нашу еду, Александр с поразительным мастерством сориентировался в своей огромной тарелке с жареными ребрышками, соусами и гарниром. Он ловко очистил каждую косточку от мяса и сложил горкой на краю тарелки. Мой салат был более чем скромным; я вяло ковыряла вилкой в кусочках редиса, листьях латука и помидорных дольках. Мне противно было смотреть на Александра, обсасывающего сочное мясо с косточек, на его губы, перепачканные красным соусом. Его кустистые брови сходились клином на переносице, у Александра был профиль неандертальца.
– Тебе нравится салат, Алиса? Уверена, что не хочешь заказать что-нибудь еще?
– Меня зовут Алисия, – ответила я. – И нет, спасибо. Я не голодна.
– Ты ведь не сидишь на какой-то там диете? – спросил он, почти игриво.
– Я слежу за фигурой. Нелегко поддерживать сороковой размер.
Было невероятно трудно произносить все это на полном серьезе. Я едва не подавилась кусочком редиса, сдерживая смех.
– Боишься потолстеть? – улыбнулся он.
Я засмеялась глубоким, брюшным хохотом, слишком громким для моей внутренней худышки. Александр продолжал есть, очищая одну косточку за другой. Перед ним росла горка обглоданных костей, ни кусочка мяса, ни капли соуса.
– Я была толстой, – сказала я. – Громадной, если быть точной. У меня было морбидное ожирение. В таблицах медицинских страховых компаний есть только один уровень ожирения после морбидного – смерть. Есть «недостаток веса» и «средний вес», потом идет «избыточный вес», «ожирение» и «морбидное ожирение, или ожирение третьей степени», а после него – «смерть». Когда ты достигаешь отметки «несовместимого с жизнью» веса, они просят тебя написать завещание и заранее заказать гроб. Я была близка к верной смерти, Александр. И просматривала каталоги похоронного бюро.
– Господи, сколько же ты весила?
– Более ста сорока килограммов. Дирижабль на ножках.
– Правда? – Рука Александра застыла в воздухе, он так и не донес косточку ко рту. – И как же ты похудела?
– Я пробовала разные диеты, но это не сработало. Тогда я решилась на операцию. Мой желудок теперь размером с грецкий орех. Отсюда и салат.
– А твое тело, оно… эм… выглядит… нормальным?
Я вспомнила черный маркер, толстые линии и пунктирные.
– Под одеждой – да. Обнаженное… совсем другое дело. У меня шрамы. Видишь ли, меня собирали по кусочкам. Представь себе Франкенштейна.
Александр опустил кость и покраснел, казалось, он боролся с отрыжкой.
– Это не самое приятное зрелище, Александр. Но какое значение это имеет для тебя?
Он вытер рот салфеткой:
– Должен признать, что даже мысль об этом отнюдь не соблазнительна. Но я ценю твою честность, Алиса.
– Алисия, – поправила я.
«Меня зовут Алисия, меня зовут Алисия», – повторяла я себе. Но это не становилось правдой. Я не была Алисией и боялась, что никогда ей не стану.
