Последние фотографии были сделаны тем летом, когда мне исполнилось четырнадцать. Например, вот мы прохлаждались в нашей квартирке в «Миллстрим», Руби сидела на краю подоконника с пятном грязи в виде ромба на носу, я в центре, вся в пятнышках грязи, готовая вот-вот забрызгать ее.
Это был последний снимок. На стене отсутствовали те два года, что мы провели вдали друг от друга – это время не было запечатлено ни на фотографиях, ни на пленках. Но мы обе промолчали об этом.
– Очень здорово! – ответила я. – Классные фотографии.
– Принесем твой чемодан попозже, – сказала Руби.
Вдруг я вспомнила, что хотела кое-что проверить. Меня, как магнитом, притянуло к окну. Комната, которую сестра попросила сделать для меня, находилась в передней части дома, из окна открывался вид лишь на подъездную дорожку. Но в какой бы точке комнаты я ни стояла, водохранилище увидеть не могла. А значит, и оно не могло увидеть меня.
Это был ответ на мой вопрос.
– А ты покажешь мне твою комнату? – спросила я сестру.
Она кивнула и повела меня за собой.
«Коридор» до комнаты Руби представлял собой листы фанеры, выложенные из одного конца дома в другой. Посмотрев вниз, я увидела первый этаж. Идти по ним было как по трапеции в темном цирке, когда все уже ушли домой и захватили с собой сетку, так что если ты упадешь, то прямо на твердый пол внизу.
Руби балансировала на листах, не глядя вниз. Она не опиралась на стенку, чтобы сохранить равновесие. Так мы оказались в ее комнате. Повсюду была разбросана ее одежда, в центре стоял стул, на котором лежали только солнечные очки, а ящики комода были доверху забиты ее вещами. Они были в точности как их хозяйка – взрывоопасными, разноцветными, и невозможно было просто взять и переступить через них, потому что они была повсюду.
Сама по себе комната была маленькой, но зато кровать – огромной, с четырьмя столбиками и перекладинами для балдахина, хотя пока на них висели лишь несколько футболок и длинная цветастая юбка. Кровать была высокой, казалось, что без стремянки туда не забраться, но я не увидела никакой стремянки и представила себе, как Руби прыгает на стул с очками, а потом, сделав сальто в воздухе, приземляется на матрас. Она бы точно так делала – мы бы обе так делали, будь это наша кровать.
Я подошла к ее стороне, где на смятых простынях лежали ночная рубашка, коротенькая и усыпанная кроваво-красными божьими коровками, и белый носок.
На верхней части носка шариковой ручкой было нацарапано:
шоколадные шарики средство для мытья посуды
птичий корм тампоны
сыр «косичкой» – побольше
Список покупок. Она всегда составляла их в самых неожиданных местах.
Я обошла кровать и встала у другой стороны кровати, где, похоже, спал этот ее новый парень.
Судя по всему, он жил в этой же комнате: тут были и его вещи. На комоде лежал мужской кошелек и большая связка почерневших от грязи ключей. На спинке стула висели рабочие штаны, с кучей карманов на брючинах. Зачем кому-то вообще столько карманов? Но, видимо, Джоне, ее парню, они были нужны. На полу валялись его боксеры. Простыни на его стороне кровати были смяты.
Мне было не по себе представлять его здесь, как он спит на этой высокой кровати рядом с моей сестрой. Думать о том, как какой-то парень, которого я никогда не встречала, снимает перед ней штаны и кладет свою голову на подушку рядом с ее головой.
Я отвернулась от кровати и снова окинула взглядом комнату.
– Ты какая-то тихая, – сказала Руби. – Что ты ищешь?
– Ничего. Я не знаю.
То, что я пыталась найти, казалось бредом даже мне. Произошло нечто волшебное – Лондон была тому живым доказательством – и, наверное, я подумала, что обнаружу какие-то свидетельства этого в комнате сестры. Может, Руби выронила что-то из кармана. Она бывала ужасной растяпой.
Как вдруг бы стоило мне поднять ступню, я нашла бы под ней объяснение всему.
Я заметила в спальне Руби два огромных окна. И выходили они на задний двор, на водохранилище. Сейчас была ночь, окна были темные, но на них не было ни штор, ни жалюзей, и когда солнце всходило, отсюда открывался прекрасный вид на воду.
– Сегодня ты будешь спать здесь, – объявила сестра. – Со мной. Но с той стороны, которая ближе к стене, а не к окнам.
То есть на стороне Джоны. Сказав это, Руби хлопнула в ладоши – это решено, хоть бойфренд пока не в курсе, но зачем нам говорить ему об этом?
Это было решено, а вскоре и случилось – моя первая ночь под крышей нового дома сестры. Мы делили подушки, и она была так близко, что ее локоть упирался мне в бок, а коленка ударила локоть. Мы снова были друг у друга, ничто и никто не мог встать между нами.
Все было так, как оно должно быть, – за исключением одного.
Девчонки у кега, которую мы высадили посреди дороги.
Мертвой девочки, которая больше не была мертвой.
И это не давало мне покоя.
Пока меня не было, ее каким-то чудом вернули к жизни, накачали воздухом, чтобы она снова могла дышать, как мы. Моя сестра была связана с ней – а значит, и я тоже.
Лондон вернулась, как и я, – но вот только она-то не должна была возвращаться.
– Тебе удобно, Хло? – раздался голос Руби с другой стороны кровати, словно она знала, чье лицо висело у меня перед глазами.
– Да, Руби, – ответила я со своей стороны.
– Тогда спокойной ночи, – сказала она, почти выдавила из себя, словно в ее горле застрял сухой шершавый комок. Словно мое присутствие, здесь и сейчас, вызвало у нее шквал эмоций.
Я ждала, что она скажет еще что-нибудь, но сестра молчала. Руби лежала ко мне спиной, но через какое-то время ее рука похлопала мою руку, как будто она хотела убедиться, что я еще здесь. Я похлопала ее в ответ.
А потом мы обе уснули, и моя первая ночь дома постепенно превратилась в день.
8
Руби скользнула
Руби сползла во сне на мою сторону кровати и не шевелилась, хотя я изо всех сил старалась ее разбудить. Уже было утро, я проснулась куда позже обычного, но Руби продолжала спать. Ее длинные волосы раскинулись по спутавшимся простыням и свисали сбоку кровати до потемневших от пыли тапочек-кроликов, стоящих под ней. Ее рука обнимала одну из моих подушек, ее ноги вытеснили мои.
– Руби? – позвала я, убирая прядь волос с ее щеки.
– Нет, не надо, – ответила она, а потом перекатилась на живот, и мне больше не было видно ее лица. Сестра всего лишь говорила во сне.
Бывало, я говорила с Руби, когда она спала. Мы могли даже поболтать по-настоящему, ее скрытые мысли, о существовании которых она даже не подозревала, вылетали на свободу. Интересно, знал ли об этом кто-то из ее бойфрендов?
