Леки продолжали сражаться, но после змеиного выстрела их осталось меньше половины, причем некоторые оказались необратимо повреждены. Потому битву они проигрывали.
Над их головами появились Городские на пангусах, но Люк, едва заметив их, тут же усмехнулся:
– Сейчас разгоним. Ну-ка, короткий выстрел огнем в воздух – пусть поймут, с кем имеют дело, и убираются…
Огонь полыхнул в фиолетовую темень и заставил пангусов закричать дикими голосами, забить крыльями и разрушить строй. Парочка сразу же направилась обратно. Еще несколько набрали высоту. Один ящер даже умудрился скинуть седока – Мэй заметила, как он летел вниз беспомощной черной фигуркой.
По Башне теперь никто не стрелял, и воины, воспользовавшись этой передышкой, тут же попытались сбить огонь с дверей.
– Надеюсь, теперь Городским не скоро придет в голову идея нападать, – буркнул Люк, направляясь к открытому люку Ниу-Ши.
Он встал напротив проема, и отсветы пламени упали на его гордый, резкий профиль. Нахмуренные брови, сжатые губы, горестная складка на лбу. Он был доволен – и Мэй слишком хорошо чувствовала эту горькую, невыносимо тягостную радость.
Роботы-Всадники побеждали, и это было хорошо. Это было облегчением, спасением и надеждой на выживание для Инимайтов. Но если смотреть по большому счету, то повода для радости нет. Погибло столько людей, что еще долго будут раздаваться над вечерними кострами песни скорби. И ничто – и никто! – не сможет заменить тех, кто погиб.
Они уже никогда не вернутся. И смелая, красивая Агинья не станет чьей-нибудь женой, не родит черноглазых мальчиков и смуглых девочек. После нее не осталось потомков.
Их теперь так мало – Инимайтов! Так мало!
А что стало с Вурногами? Неужели их уничтожили всех? Или, может, какие-то семьи остались? Если это так, то надо бы найти и помочь уцелевшим…
Выстрелы становились все реже, погибающие леки полыхали высокими столбами. Войско Городских таяло на глазах.
– Пусть добивают всех, – решительно велел Люк, – не буду отзывать. Нашим тоже достается, почти половина роботов вышла из строя. Чинить их не будем, отвезем на свалку и подожжем. Сослужили свою службу – и молодцы, и хватит.
2
К утру долгая битва закончилась. Дым и последние всполохи огня все еще поднимались над песком, но все роботы Городских погибли. Сами ополченцы и не думали появляться. То ли занялись изготовлением новых роботов, то ли решили убраться в свои Города – кто его знает?
Люк, до сих пор наблюдавший за битвой издалека, вдруг решительно вернулся к пульту, что-то нажал на нем, и двери стали закрываться.
– Ты что собрался делать? – не поняла Мэй.
– Летим к Башне Вурногов. Добьем Городских по горячим следам…
– Людей? Ты будешь стрелять в людей?
– А они стреляли по нам. Пусть убираются отсюда. Или дадим им возможность вырастить утром новых лек?
Мэй сжала губы, отвернулась. Направилась к двери и проговорила:
– Тогда выпусти меня. Не хочу больше воевать…
– Подожди, Мэй. Мы просто проверим хотя бы. Давай проверим, ладно? Я не стану стрелять по людям и направлять на них роботов не стану. Клянусь Настоящей Матерью. Не буду я таким, как твои Городские…
Люк повернулся, и такая мука была в его глазах, что Мэй тотчас вернулась. Обняла его и прошептала, прижимаясь к его груди:
– Я с тобой. Я тоже не хочу быть такой, как наши Городские. Потому мы и ушли с отцом, ты же помнишь…
– Я помню. Я все помню, – с тягостным вздохом проговорил Люк.
Покорная Ниу-Ши легко поднялась в воздух и понеслась, набирая скорость. Огромной змеей обогнула длинный оранжевый горный отрог, нырнула в тень и приблизилась к тому, что когда-то было Башней Вурногов.
От некогда высокого строения осталась только одна стена. Зато из глубокой чернеющей ниши выходила короткая и редкая колонна леков. Видимо, они только что подросли, видимо, еще не все программы включились, потому что выглядели они слишком бестолково. Опущенные руки, широко расставленные ноги и направленный вниз взгляд – ни грамма воинственности или готовности куда-то идти и сражаться.
Программы в них работали слишком медленно, и головы роботы подняли только тогда, когда Ниу-Ши оказалась прямо над ними. Рванулись в стороны десятка полтора пангусов, что сидели прямо на песке у входа. Дрогнули стены палаток, расположенных чуть в стороне. Прижались к песку языки костров.
Ниу-Ши выдала всего лишь одну легкую струю пламени, которую Люк со всем старанием направил на роботов, и леки запылали. Они стояли и горели, так и не поняв, что произошло, их установки не успели заработать до конца. Жизнь этих роботов оказалась слишком короткой.
Ниу-Ши замерла над обломками Башни, после, собрав энергию, выдала еще один выстрел и еще. Стены Башни рухнули, погребая под собой проход.
Люк не отходил от пульта, не поднимал головы. Он заставил змеюку подняться повыше и полыхнуть огнем по нависшей над Башней скалой. Пара залпов – и огромный кусок со скрежетом обвалился, сметая на своем пути все. Под обломками оказались несколько пангусов – хорошо, что они были без ополченцев.
А главное – остатки Башни и проход к источнику были полностью завалены.
Выбежавшие из палаток люди кричали в ужасе и задирали головы. Они похватали оружие и попробовали стрелять, но что их стрелы могли против Ниу-Ши? Даже если парочка попала и стала высасывать энергию – что такие малютки значили для этой громадины? Булавочные уколы…
Люк, как и обещал, не сделал по Городским ни одного выстрела. Развернул змеюку и полетел обратно. Поднимавшееся Светило раскрасило небо в красные тона, и на пульт легли яркие отблески рассвета.
Мэй молчала. Люк тоже ничего не говорил.
Да и не надо было говорить. Оба все отлично понимали. Теперь последний Живой металл, доступный людям, остался только под Костровой Башней, в Храме.
Глава 14
Мэй. Тогда Городские будут убивать нас
1
Костровая Башня уцелела, и все ее жители остались живы. В розовом свете раннего утра они выходили из дверей, неуверенно щурились от света и испуганно разглядывали обломки роботов – все, что осталось после ночной битвы. Еще не успевший раскалиться воздух казался им желанным и приятным, они вдыхали его всей грудью, вытирали пот с лица, неуверенно улыбались.
Хотя улыбок было совсем немного. Дорого обошлось последнее нападение Городских, слишком дорого. Некоторые женщины плакали, но тихо и скупыми слезами. Сурово поджав губы, люди всматривались в барханы, и Мэй, глядя на них, почти физически ощущала, как скорбь смешивается с гневом.
