Где‑то через полчаса стрельба со стороны кочевников стала терять интенсивность. Нет, совсем не прекратилась, отряды все так же не давали поднять головы моим стрелкам, но стрелы на нас сыпались уже не так часто.
Закончились они у них, что ли?
Ещё один гонец от графа Лира. Отряд Каллуфа медленно отступает, несколько отрядов кочевников, сотни три, его вяло преследуют. Потерей видимых ни те, ни другие не несут.
— Оставаться там же, на стенах. — Приказал я.
От Виктора пока что никаких вестей. Значит, на его участке атака ещё не началась.
А меж тем конников вдруг стало больше, намного больше. Пока что не стреляли, крутились за пределом досягаемости наших луков, выжидали чего‑то.
— Они идут к проломам. — Вдруг сказал барон Шорк. — Ваше Величество, вы были правы, они к проломам идут!
Я пока что ничего такого не видел, как крутилась конная орда, так и крутилась, ну да барону‑то, который воевать умеет, виднее, наверное.
Барон понял моё затруднение, стал объяснять, неспешно, показывая рукой.
— Вот эти отряды прикрывают, глядите, они не дадут стрелкам перейти со стен ближе. Вот эти будут атаковать, это застрельщики. Вот за ними пехота, спешенные. Они как раз тянутся к нам, видите, как выстроены колонны?
Вот теперь и я уже видел, что конница в больше и больше стягивается к бывшим стенам Мойки, оставив на всякий случай лишь несколько отрядов для прикрытия. А за ней шла пехота, и теперь их можно было рассмотреть не только в бинокль.
Пешие, множество, наступают нестройными колоннами. Облепившие длинные и прочные лестницы, похожие на исполинских многоногих гусениц, ползущих по стойке "смирно". Несколько больших грубых сооружений на больших колесах, похожие на избы, крытые массивными досками и старыми цветастыми щитами, неторопливо катились к стене.
А перед ними клубилась конная лава, обстреливая гребень стены. Навесом стреляли, стрелы вдруг, в один миг, стали рушиться с неба одной большой стеной, и так продолжалось несколько минут, а потом прошло. И вот через минуть десять — снова так, а потом опять прошло.
Залпами бьют…
Показалось ли мне или нет, но у них луки ассиметричные, одно плечо короче другого, или не показалось? Трудно разглядеть, рискую стрелу поймать шальную. На Земле у кого‑то такие луки были, позволяли стрелять дальше, чем обычный, равносторонний лук.
Высунулся, глянул.
Конные уже просто стояли на месте, обстреливая стену, со стен им вяло отвечали. Хлопнули две чудом уцелевшие от графа Лурга катапульты, швырнули во врагов два полных ковша камней, да не очень помогло, толпа все так же медленно шла к стенам, разве что замелькали поверху каплевидные щиты, стали прикрываться.
Сработало, сработала‑то моя идея! Вот толпа начинает делиться, вот конницу вытесняют вперед зачем‑то. В единой мерно наступающей толпе появились куски, словно торт нарезали, и куски эти устремлены острыми концами как раз к псевдопроломам. Для маскировки, есть ещё пара таких же кусков, ограниченных колючкой, но там стена очень хорошо укреплена. Просто чтобы не заподозрили ловушку.
Нет, пока что столбы не ломают, проволоку пытаются рубить, но большинство её обходит? Ничего себе? Сейчас они должны бы это дело корчевать, а они что делают?
С противным "Цанг — цанг — цанг!" осыпались стрелы.
Хватит тянуть. Еще, чего доброго, ворвутся сюда, и мало не покажется.
Я глянул на Вихора. Тот, спасаясь отстрел под большим и тяжелым щитом древнего вида, вскинулся, бросился к флажкам.
Три жерди с флажками, белая, красная и зеленая. Красный вверх, готовиться, вниз, огонь. Зеленый — готовность. Белая — спасайся кто может. Один мах зеленым флагом — клади картечь каменную, которой у нас запасено, два маха — клади картечь железную. Около каждой башни, около каждого пролома тоже есть свой сигнальщик с такими же жердями, но у него задача проще, как только пушка к выстрелу готова, то поднять зеленый вверх, а если что‑то пошло не так, то белый.
Простая азбука, простая, то, что у меня получилось выдумать…
Сплюнул на землю, кашлянул пару раз, поднес микрофон ко рту.
— Готовность! — Зеленый сигнал, полощется на морском ветерке зеленый флажок, поднятый руками Вихора. С грохотом падают на землю перед пушками плетеные щиты, поднимается мелкая и противная пыль, суетятся пушкари.
Впереди видны ошалелые лица степняков. Оказывается, в стены не надо бить тараном, они сами разваливаются! Эй, эй, эй, все сюда, сюда, сейчас зададим жару городским!
Рядом со мной свалился воин со стрелой в глазнице, неосторожно высунулся из‑за зубца, несколько стрел чиркнули по камню. Через цель между стеной и прикрывшим меня щитом барона Шорка я заметил, что конница‑то стягивается как раз к проломам, вот она уже совсем впереди, а за ней идет пехота, все убыстряет и убыстряет шаг.
Вот уже внизу, там, не море людей, а море людских лиц под шлемами и конских морд под бунчуками, все оскаленные, лошади роняют противную белую пену, люди что‑то орут, раскрывают рты, рев зарождается, словно где‑то прорвали плотину. А по спине и груди у меня бегут мелкие мурашки, кожу на лице стягивает незримое напряжении.
— Целься! — Красный сигнал сменил зеленый. Так, раз, два, три… Все, все подняли зеленые флажки. Все готовы. Теперь можно…
— Пли!
Жду, никакой реакции. Ах да, тут же…
— ОГОНЬ!
Вот теперь упал вниз красный флажок, и ему ответили пушки.
Бум — бум! Бум — бум! Бум — бум — бум!
Нестройно ударили, нестройно порскнули обильные языки дыма, быстро сносимые ветром в сторону и вверх, через мою позицию на башне промчалось облако вонючего порохового дыма, перехватило сразу горло. От гранат нет такого! Да и меньше пороха‑то в гранатах!
По атакующей толпе как щебнем стегнули. Хотя почему это "как", прошла рябь такая, как по волнам если песком бросить. То тут, то там из общего людского моря исчезали люди, не очень много, и от них как всплеском исходило изумление. Что ж это такое с мим сотоварищем, горожане эти камнями кидаются, что ли? Ух, сейчас мы доберемся, мы им эти камешки припомним!
— Бань! — Крикнул я в рупор, ссаживая горло. Во рту моментально стало противно и кисло, я попытался сплюнуть, не смог.
Замелькали длинные банники в руках сыновей мастера Виктора, зашипело вино, целая бадья дешевого пойла, опрокинутая на ствол пушки. Не разошлись бы швы! Нет, держатся. Воняет противно, кислятиной. Такое ощущение, что не до конца сгоревшая пыль оседает на шевелюре, на лице, лезет в глаза, забивается в рот и в нос.
— Картечь, железную клади!
Вихор, тряся головой и чихая, забрался выше, вздернул вверх древко зеленого флага, замахал им быстро — быстро над головой, делая по два маха разом, пережидая, а потом ещё два маха.
