– Я смогу вести машину, – отрезала Пэкстон. – Я в норме, не волнуйся. Только сначала схожу в ванную.
– Это в конце коридора, за кухней. – Уилла махнула рукой, и Пэкстон, поблагодарив ее про себя, побрела, пошатываясь, в указанном направлении.
Пройдя через симпатичную кухоньку, где все было желтого цвета, она нашла крошечную ванную комнату. Закрыв за собой дверь, Пэкстон вцепилась в края раковины и начала глубоко дышать, чтобы прогнать тошноту. Господи, предстать перед Себастианом в таком отвратительном виде… Жалкая, умирающая с похмелья Пэкстон посыпает голову пеплом, не в силах достойно справиться с тем, что он ее отверг…
Зачем только Уилла его позвала? А ведь она вчера призналась ей, что любит Себастиана. Выдала свою самую сокровенную тайну. Тайное всегда становится явным, так или иначе.
Девушка умылась холодной водой и кое-как оттерла пятна туши вокруг глаз. Стоп. Она что – вчера накрасилась? Пэкстон осмотрела свой наряд. Надеть красное платье и босоножки на каблуках, чтобы съездить в какой-то зачуханный магазинчик за вином? О чем она вообще думала? Да в том-то и дело, что она вообще не думала. Пэкстон подколола растрепанные волосы в узел, взглянула в зеркало и вздохнула: лучше ее отражение не стало. Твердо решив побыстрее покончить с этой мукой, Пэкстон вышла из ванной.
В гостиной Себастиан и Уилла непринужденно болтали. Завидев ее, оба, как по команде, замолкли.
– Ты готова? – спросил Себастиан.
– Да, поехали. Я помню, что сегодня ты ведешь прием в бесплатной клинике, – сказала она, направляясь к двери. – Спасибо еще раз, Уилла.
– Не за что, – ответила та. – Обращайся.
Они вышли на улицу. Его «ауди» была припаркована рядом. Себастиан открыл перед Пэкстон дверь, и она быстро скользнула на пассажирское сиденье. Он сел за руль и завел двигатель. Некоторое время они ехали молча, наконец Себастиан спросил:
– Хочешь поговорить о том, что произошло вчера?
– Нет.
– Я не о том, что было между нами, – тихо уточнил он, – а о ваших приключениях с Уиллой.
– Ерунда. Так, наши обычные женские дела, – ответила Пэкстон, глядя в окно. И, слабо улыбнувшись, добавила: – Тебе, наверное, это знакомо.
– У меня нет никаких женских дел, Пэкстон, – холодно произнес он.
Его тон заставил Пэкстон повернуться.
– Я имела в виду другое. То есть я не в буквальном смысле… Я хотела…
– Где твоя машина? – перебил он ее на полуслове.
– На Стейт-булевард. Возле круглосуточного магазинчика «Подзаправься!».
– Почему там? Она что, сломалась?
– Нет.
– Тогда с какой стати ты бросила автомобиль именно там?
Пэкстон снова уставилась в окно:
– Не важно.
Несмотря на ранний час, возле магазина царило оживление: это была обязательная остановка на пути тех, кто отправлялся на работу. Себастиан припарковался у белого «БМВ», который, слава богу, не пострадал. Пэкстон даже представить боялась, как бы она оправдывалась перед Себастианом и родителями, реши эти подонки выместить злобу на ее машине.
– У тебя, случайно, визина нет? – спросила она. – Мать не переживет, если я заявлюсь в таком виде.
– Дома есть, – ответил Себастиан. – Хочешь, заедем?
– Не нужно, спасибо.
В конце концов ей уже тридцать. Она имеет полное право ночевать, где хочет, и возвращаться, когда ей вздумается.
– Не хочу ехать домой, но нужно переодеться.
– Перевези часть одежды ко мне, и вопрос будет решен.
Пэкстон не могла поверить своим ушам. И это он предлагает ей после всего, что между ними произошло?
– Почему ты мне не позвонила, Пэкс? – вдруг спросил Себастиан, и Пэкстон поняла, что он глубоко уязвлен. – Если тебе так не хотелось домой, ты могла бы остаться у меня.
– Уилла предлагала подкинуть меня к тебе, но я отказалась.
– Почему?
– Потому что я напилась. А мы оба знаем: когда я теряю контроль над собой, ничего хорошего не жди.
– Я считаю, ты всегда прекрасна.
Пэкстон больше не могла этого выносить. Только не сейчас. Она открыла дверь:
– Пока. Спасибо, что подвез.
Себастиан схватил девушку за руку, не давая ей выйти из машины.
– Пэкс, я всего лишь хочу помочь.
– Я знаю. Поэтому больше ни о чем тебя не прошу.
Тихо, как мышка, Пэкстон проскользнула в дом, прижимая к себе сумку, которую, оказывается, попросту забыла в машине. Мать всегда спала допоздна, а отец, если случалась хорошая погода, чуть свет отправлялся на поле для гольфа, так что у нее были все шансы пробраться к себе незамеченной.
На цыпочках дойдя до кухни, Пэкстон облегченно вздохнула – теперь-то ей точно нечего бояться! – и улыбнулась Ноле. Крепко сбитая и широкоплечая, с рыжими волосами, тронутыми сединой, и лицом, сплошь усыпанным веснушками, будто его сбрызнули оранжевой краской, Нола энергично месила тесто, и в воздух то и дело поднимались облачка мучной пыли. Настоящая Госпожа Метелица из сказки.
Улыбка медленно сползла с лица Пэкстон, когда ей стало ясно, что они с Нолой на кухне не одни.
– Мама! Ты почему не спишь?
За столом сидела София с чашкой чая. Поверх длинной белой сорочки она накинула халат, волосы были убраны под широкую повязку. В ушах поблескивали бриллиантовые сережки-гвоздики – даже если днем София Осгуд носила другие серьги, эти она неизменно надевала перед сном.
– Ночью я слышала, как ты уехала, – заявила мать.
– Да, – созналась Пэкстон. – Мне не спалось.
– Может, расскажешь мне, где ты пропадала? – потребовала София. – У этого своего Себастиана? Я оторопела, когда он вчера вот так запросто сюда явился! Мне… мне совершенно непонятно, как себя с ним вести. – И она нервно одернула отвороты халата.
– Нет, мама, я встречалась не с Себастианом.
– С кем бы то ни было, мне не нравится, что ты возвращаешься домой в такое время! Именно теперь, когда вокруг только и разговоров что о «Хозяйке Голубого хребта»! И о чем ты только думаешь, Пэкстон? Что на тебя вообще нашло, хотелось бы мне знать?
– Я и сама не пойму, – тихо сказала девушка.
В детстве у Пэкстон были хорошие отношения с матерью. София считала, что с дочерью с первых дней необходимо устанавливать тесную связь, чем и занималась не покладая рук. В подростковом возрасте подружки даже завидовали Пэкстон: все знали, что в воскресенье ее бесполезно куда-либо звать, потому что воскресенья она проводит с матерью. Обе сидели в комнате для отдыха, делали педикюр, ели попкорн, смотрели слезливые фильмы и обмазывались какими-нибудь кремами. Пэкстон помнила, как мать приносила в ее спальню новые, сшитые специально для танцев платья, которых не было видно под слоями тафты; как помогала ей подбирать наряды: вкус у Софии был великолепный. Пэкстон помнила платья, которые мать надевала двадцать пять с лишним лет назад: голубые, из шелка и атласа; белые, сверкающие, как снег на солнце; и розовые, нежные и воздушные. Помнила, как родители танцевали на благотворительных приемах. Пэкстон с малолетства грезила о том же. Не о бесподобных платьях – хотя поначалу ей казалось, что они здесь играют главную роль, – а о том, чтобы счастливо кружиться в нежных объятиях любимого.
