– Люблю тебя кормить. Пойду помою руки. А ты закажи пиццу.
– И два пустых стакана?
– Смышлёная.
– Хорошо, – расстались мы ненадолго.
Скоро я нашёл её среди множества столов, по тем же оранжевым пятнам. Обе руки её, которыми она держала нож и вилку, были привязаны за шарики, она уже разделывала пиццу.
– Как еда? – достал я из рюкзака бутылку воды.
– Отлично. Одна с грибами, другая с томатами.
Я разлил из бутылки по стаканам.
– Здоровское изобретение, – сделала она глоток.
– Всё гениальное просто. – Я тоже глотнул. – Ну, а как же быть людям, когда хочется праздника? Здесь даже пива, по-моему, не продают.
– Здесь слишком много детей.
– В детстве этому и учат.
– Может, тебе здесь провести мастер-класс. А теперь, дети, я научу вас пить в общественных местах. Берёте пустую пластиковую бутылку из-под воды, идёте в туалет и наливаете там в неё белое сухое вино. В бутылку из-под колы можно налить коньяк или виски.
– Это для старшеклассников. А вот фанатам футбольным придётся сложнее. Здесь вам пригодится резиновое изделие номер один, наливаете в него пол-литра алкоголя и подвязываете на шею. Обычно охранники на шее не щупают.
– Эволюция налицо.
– На шее.
– На шею лучше меня.
– А ты не эволюция?
– Я революция. Всё, я больше не хочу… пока, – простилась она с тарелкой и двинула её в мою пользу. За ней стакан. Я подлил ей и себе вина. Достал фисташки, которые мы купили только что в супермаркете.
– Как ты думаешь, они сами так растрескиваются, или им кто-то помогает?
– Да, сидит какой-нибудь туземец и растрескивает орешки своими белыми как жемчуг зубами.
– Фу, ты серьёзно?
– Нет, не белыми, конечно, я думаю, что зубы у него уже ни к чёрту.
– Я-то думаю, отчего они такие вкусные? Зло, а вкусное.
– В них много витаминов.
– Только давай без разговоров о здоровой пище. Мамы и бабушки хватает.
* * *
На сколько поставить будильник? – стоял я голый перед постелью, в которой уже лежала Алиса.
– Абеструс.
– Что?
– Ты любишь абеструсов?
– Это что ещё такое? Похоже на фамилию?
– Абеструс – это страус по-испански.
– Хорошо, сейчас надену.
– Не, сначала поставь будильник. Ой, как спать хочется. Знал бы ты как усталость навалилась на меня всем телом, будто хотела изнасиловать, но мне удалось уговорить её сначала отпустить меня в душ. После которого я обрела силы, чтобы скинуть её с плеч, с кожи. Не кожа, а кожзам, дай мне, пожалуйста, крем.
Я лёг на постель и любовался, как она разводила на ногах невидимую краску крема, своими длинными пальцами мягко-мягко. Она не стеснялась своей наготы, скорее даже гордилась. Закончив с ногами, Алиса посмотрела на меня. Я пародировал её киску, высовывая язык и жмурясь от удовольствия, как это делают дети, после того как насолят кому-то, находясь вне зоны досягаемости.
– Да хватит тебе уже, – пыталась она стереть с моего довольного лица тряпкой ладони копию её прелестей. – Лучше скажи мне, как из такой крошки, – в ответ на мою пародию скорчила она свою, изобразив сморщенный конец, кислым лицом и собранными в узелок губами, – как из такого сморчка вырастает такая громадина?
– При помощи секстанта.
– Это компас?
– Ну почти, прибор космической навигации. Чем ближе я к тебе, тем сильнее он реагирует.
– Эрогирует, – засмеялась Алиса. – Думаю, без сектантов здесь не обошлось.
– Ну, конечно, влюблённые – это и есть секта, только маленькая. А секстант только помогает найти своего человека.
– Ты уже искал своего человека, а он ещё даже не родился. Представляешь? – вдруг подумала Алиса, скольких уже нашёл до неё Максим, но тут же шмыгнула носом, чтобы не дать этой мысли паразитировать в мозгу. Где-то она читала, что таким образом можно было уйти от тяжёлых дум, так как между кислородом позитива и углеродом негатива, голова выбирает первое.
– Парадоксы.
– Парапланы.
– Парашюты.
– Паровозы.
– Параллелепипед.
– Мне кажется, я встретила своего человека, – посмотрела она нарочито внимательно на Макса. Тот давно уже наблюдал за ней, он вёл, касаясь только подушечками пальцев, по её коже свою игру.
– Да? Чем же я тебе угодил?
«Виниловые диски, – подумал он про отпечатки пальцев. – Десять дисков играют одновременно, на её коже. Он чувствовал, как затвердел. – Вот их уже целая футбольная команда».
– Ты неадекватный. – Алиса тоже это почувствовала. Игроки бегали по кожаному полю, по её бархатному покрытию. Не атаковали и не защищались, красивая игра в пас.
– Трудно быть адекватным в три часа ночи, потому что ты образуешь перпендикуляр с теми, кто уже в горизонтальном положении. Они не понимают, что ты, как всякий безобидный перпендикуляр, ищешь свой тёплый угол.
– Мой тёплый угол?
– Твой горячий угол.
– Скажи ещё красный уголок или Бермудский треугольник, – перевернулась она и легла на живот.
– Ты, как всегда, преувеличиваешь. – Я продолжил второй тайм на её груди.
– Женщинам свойственно экзахерировать.
– Хватит выражаться. У нас же могут быть дети.
– Само собой. Это по-испански, преувеличивать.
– А теперь уже эротично. Чувствую себя на стадионе, – посмотрел я на настенные часы, где в потёмках бродили стрелки.
– В смысле?
– По второму кругу возвращаемся к секстанту, – потянулся я телефону, который лежал на комоде. – Тебе на сколько поставить будильник?
– Поставь на завтра или нет, давай сразу на лето.
– Я тоже так думаю. Чего тянуть. Экзахерацию в жизнь.
* * *
Пластинка чесала виниловую спину, и та очень быстро достигла эрогенных зон, он был продолжительным проникновенным, заразным, пела не кто-нибудь, а сама Элла Фицджеральд. Тут же на течь этого чудного тембра прилетел Армстронг. Их голоса разбрызгивались по комнате одной арией из оперы «Порги и Бесс».
Она сидела в кресле, подогнув под себя колени, как на жёрдочке, то и дело исполняя обороты вокруг своей оси, цепляясь после очередного витка за стол и погружаясь ненадолго в экран. Алиса выбирала фильм на ночь:
– Кого ты хочешь посмотреть?
– А что там есть? – лежал я в кровати, наблюдая за её фуэте, вокруг своей оси. Я как художник рисовал Алису, очерчивая контуры её тела карандашом своего простого взгляда. В этих этюдах не хватало озвучки. Мне всё время хотелось добавить туда ещё её пылкие речи.
