– Старик, как загорелись твои глаза, от них можно прикуривать.
– И женщины, знаешь, какие женщины были у него на подпевках? – всё больше воспламенялся я.
– Чёрные, наверное, – не стал прикуривать Томас. Видимо, такие музы его не зажигали.
– Сёстры, медсёстры, которые знали какой инструмент надо подать маэстро, чтобы операция прошла успешно.
– Извини, я джаз не очень. – И вовсе Томас отказался со мной курить.
– Как же так? А Африка? Всё же оттуда, – всё ещё предлагал я ему своё огниво. Но у Томаса была своя зажигалка, своя выпивка, всё у него было с собой. Его нечем было пронять, зацепить, заразить, завлечь. Личность самодостаточна и внушениям не подлежит.
– Так народное.
– Да какая разница. А что касается мастеров, то они есть, безусловно, есть, – покачал головой то ли в знак согласия, то ли в знак того, что понимает моё состояние, Томас. – Но медицина – это всегда эксперимент. Стоит тебе только отнестись к ним, к врачам, как к обычным людям, а они и есть обычные люди, и ты поймёшь, что жизнь человека прежде всего зависит от него самого, а не от человека в белом халате. Он просто может облегчить твои страдания, продлить твою жизнь, но выжить за тебя он не сможет, у него есть своя со своим личным хозяйством, за которым тоже надо смотреть. Единственное, что их держит в этой работе, это постоянный эксперимент, постоянный поиск того самого эликсира здоровья, приняв который, человек сможет сказать ему спасибо! Или не сможет, если эксперимент будет неудачным.
– От твоих слов легче не стало.
Я сразу вспомнил свою тётю, которой разжижали кровь перед операцией, разбавили так, что она перестала свёртываться. С этой мыслью я распрощался с озадаченным Томасом и оказался в баре, где бармен разбавлял мне томатным соком водку уже в третий раз и эту красную пляску крови мне было уже не свернуть. Я пытался слушать музыку, которая играла довольно громко, но не слышал, я смотрел на людей, которые мне улыбались, но почему-то не видел. Затем пришли в голову уроки химии, где мы учились составлять правильные пропорции элементов. Тех самых элементов, из которых состоим сами. Вспомнил, как однажды что-то в эксперименте пошло не так и колба с красной жидкостью заполнилась дымом и лопнула. Жидкость образовала Красное море на парте и залила мою тетрадь и учебник, так и ходил потом с красным учебником химии до конца года. Странные вещи иногда всплывают из памяти, как отголоски какого-то опыта. Удачного или не очень. Невесть откуда взялся и Пушкин со своим: «И опыт, сын ошибок трудных».
Опытным путём идти не хотелось, свернув свою кровь, рассчитался я и вышел на улицу. Та искрилась.
Город был измазан новогодним кремом мишуры. Народ суетился, сверкая одинаково озабоченными лицами, растянутый в одну гигантскую гирлянду. В глаза были вставлены подарки, подвязанные лентами красных губ. Многие не стали дожидаться и корпоративно пошли навстречу ему, Новому году.
* * *
– Ты помнишь про сто лет? Помнишь, когда ты только переехал к морю, ты говорил, что в этом месте ты должен прожить сто лет.
Отец захотел засмеяться, но снова закашлялся. Через пару минут он вернулся из своего созвездия с мужественной улыбкой на лице:
– Ты за меня не переживай. Я сам. Проживу, обязательно проживу свои сто лет. Есть ещё порох, надо только дождаться весны. Вчера мне сказал один, что я умру в… ну, в общем, не важен день недели.
– И что ты ему ответил?
– Не могу, у меня в этот день другие планы.
* * *
Белый халат лечащего врача, хирурга, взял меня за руку и низкий голос с перегаром произнёс:
– Ситуация крайне тяжёлая, вы понимаете.
Я кивнул белым стенам.
– Вашему отцу нужен постоянный уход, внимание, забота близких очень важна именно сейчас. Ночью здесь дежурит сестра, она присмотрит. Но днём вы должны быть рядом, чтобы нам удалось поднять его на ноги. – Глаза доктора были в очках, и мой взгляд, устав от их стекла, перешёл на белый халат, потом на белую стену. Я облокотился на стену и как маленький ребёнок начал ковырять её пока не посыпался песок штукатурки. Казалось, я готов был так пробуравить стену, лишь бы этот доктор помог мне, моему отцу, лишь бы эти песочные часы замедлили свой ход. Я подсознательно понимал, настоящая стена была последней, за которой только я, который должен был стать совершенно взрослым, мне не хотелось становиться взрослым. Мне хотелось остаться сыном.
– Только с вашей помощью мы сможем это сделать. Нужна будет поддержка, особенно после операции.
Слушая его внимательно, я был готов исполнять все наставления и рекомендации, но в тот же момент ясно осознавал, что эти бессонные белые ночи и чёрные дни меня абсолютно вымотали. Поддержка уже нужна была мне самому. Я знал, что у отца хватит духа всё это выдержать, но мне, мне его чертовски не хватало, духа переживания и сострадания. Я исчерпал его.
* * *
– У тебя время есть?
– Оно у меня с собой, – показал я часы на руке.
– Я в общем.
– Я тоже: то, что мы держим в руках, это действительно то, чем мы можем управлять. Как руль от машины, как бизнес, как женщина, с последней правда сложнее, обычно она хочет всего и сразу.
– А что в этом плохого?
– Ничего. Всё и сразу – это и есть оргазм, и он капризен. Его голыми руками не возьмёшь!
– А голым телом? – попыталась улыбнуться Алиса.
– Она хочет наслаждаться мгновениями, – произнёс вслух, чувствуя, что настроение её вот-вот изменится в худшую сторону. И не нужно было даже слюнявить и поднимать палец, чтобы понять откуда дует ветер.
– Ты про плоть или про меня? – продолжала Алиса.
– Не вижу разницы, – ещё раз посмотрел я на часы. Будто в предыдущий раз забыл узнать у них время. «Время есть», – видел я по глазам Алисы, что ей необходима была глюкоза, что ресурсы исчерпаны и нужно немедленно пополнить запасы положительных эмоций, иначе реакция расщепления её настроения будет прогрессировать и перейдёт в неадекватную. Я уже наметил точку, где мы могли бы пообедать, и вёл её незаметно туда, как партнёр в танце ведёт свою пару, когда та абсолютно не знает, что он ещё выкинет, но уверена в том, что он сумеет её поймать после очередного па.
– Ты слепой. Как же ты не видишь! Я устала, я устала, от этих бесконечных репортажей из жизни нашего города, то есть ни о чём. Сегодня сажали деревья с почётными гражданами.
– Я даже вижу уже заголовки завтрашних газет «Красные аллеи нашей юности» или «Не стареют душой садоводы», «Кленовый сироп в сентябрьском небе», – открыл я перед Алисой дверь кафе, чему она нисколько не удивилась. Она всё ещё пребывала в роли журналистки. Мы вошли внутрь.
– Ну, да, благородная миссия. Задолбало. Вчера освещала субботник во дворике спального района. Завтра ещё какая-нибудь садово-парковая статья.
