* * *
Мне всегда везло в карты. Во всех странах, где я побывал, была отличная погода и приятное общество. Сейчас я как никогда нуждался в отдыхе. Когда в голову не приходило ничего топографического, я летел к своим родителям. На Кавказ. Причесать остатки нервов гребнем гор.
Курорт осенью был грустен: «цирк уехал, зрители остались». Раздувало его летом, в июне, когда у моря появлялось настроение принять ванну из отдыхающих. Сейчас же солнце угомонилось и перестало палить, будто его перевели на энергосберегающий режим. Город затих, резко упало количество надувных матрасов на душу населения. Мне нравилась его неторопливая печаль на спокойном лице. «Ни аванса тебе, ни пивной – трезвость», – пришли мне на ум строчки Маяковского.
Всякий курорт начинался набережной, а заканчивался рынком, я не стал нарушать маршрута. Я появился на пляже в самое пекло. Солнце, несмотря на сентябрь, было качественное. Каждый год я отлистывал этот пляж, как страницу из лета, пусть оскалятся берега, когда их ласкает море. Здесь, раскинувшись в позе Христа и такой же раздетый, ощутил себя частью галактики и истории. Жарясь барабулькой в гравии чёрноморского побережья, я не думал о смысле жизни, я вообще не думал. Моря объятие чёрное и закатов багровые губы высосали всю любовь к высоким материям. Я был брошен её необитаемый, затерянный в карнавале отдыха. Мои чувства лежали в рюкзаке вместе с полотенцем и бутылкой воды, на безделье разменной монетой, в данный момент абсолютно ненужные. Я бы выплеснул их, да некому.
На набережной вместе с морем дремали рыбаки. Ни ветерка клёва в зарослях удочек. Хотя этим людям он не особо был нужен. Скорее, они нужны были здесь, этому пейзажу, этому морю, этим крикам чаек, в частности мне, в их присутствии осеннее море не казалось таким уж мрачным и безлюдным. Для них жизнь была штукой абсолютно простой и понятной, они жили рядом с вечностью: дышали морем, когда шли к нему, смотрели на горы, когда возвращались домой. Я напротив, не переставал удивляться, как же она, жизнь, непредсказуема: кто-то женится, чтобы спать, кто-то разводится, чтобы спать с другими. Я разводился. Достал разводной ключ и уже крутил гайки, на которых некогда держался мой брак. В ту ли сторону я крутил гайки? Я долго смотрел в горизонт, над которым неровной строчкой плыл ответ. Стая птица размашистым почерком пыталась донести до меня истину, которую я мог постичь только интуитивно. Я пытался разобрать телеграмму, которую мне послало небо. Получалась тирада, меня послали на все эти буквы. Но в конце заверили, что так будет лучше для всех. Я скомкал клочок неба и бросил его в море, тот остался на поверхности белым кораблём, ответственным в данный момент за горизонт. Пока корабль рисовал край моря, рыбаки продолжали дремать. Им дела не было до этого поплавка. Море спокойно, оно осталось спокойно, даже когда кто-то на берегу разделся и полез в него в неприёмный день, в уже остывавшую воду. Я подошёл к стихии ближе. Вспомнилось лето прошедшее, теснота и галдёж: пляж из баб, которые крутились вокруг своих чад, часто без мужиков.
Потом вылез на волнорез, чтобы посмотреть морю в лицо. Оно дышало. Волны хлюпали одна за другой, чоп-чоп-чоп, равномерно, пока не появлялась одна и не била с особенной страстью и силой, проникая во все трещины и щели гранита, вспомнил Алису: как она билась тёплой волной своего тела о каменную глыбу моего.
– Чоп-чоп-чоп-чоп, – озвучивал я движение среднего и указательного пальцев. Они изображали из себя маленького человечка, который остановился у её левой груди:
– Пиво есть?
– А паспорт есть? – ответила Алиса.
– Да. Я прописан в этом районе, – очертил я её сосок.
– После одиннадцати не продаём.
– Ладно, пойду любоваться окрестностями. Чоп-чоп-чоп-чоп.
– Ты меня не понимаешь. Ты как будто меня абсолютно не чувствуешь. Закрой глаза!
– Зачем?
– Закрой глаза на многие вещи, чтобы почувствовать меня.
– Закрыл.
– Да.
– Ты должен увидеть то, чего мне не хватает. Видишь?
– Да, море.
– Мне не хватает моря.
– Мне тоже. Съездим.
– Не в этом дело. Ты должен быть морем: брать и отпускать, брать и отпускать.
Я долго ещё смотрел вдаль, будто пытался разглядеть там парус её летнего платья. Я скучал. Это было видно по моему вооружённому горизонтом взгляду. Раньше меня не тревожило это чувство, мне было чуждо скучание по кому бы то ни было. Был приятно удивлён новым откровением своей души, прошедшей тяжёлый коммерческий путь. Я достал из кармана трубку.
* * *
Максим: Скучаю!
Алиса: Ок.
Максим: Отличный ответ на мои чувства.
Алиса: Это не ответ, это взаимность.
Максим: Любовь моя, как прошёл марафон?
Алиса: Хорошо. Алина приехала в гости, в неё влюбился один итальянец, и это напрягает!
Максим: Тебя или ее?
Алиса: У меня уже один есть.
Максим: Да, девку жалко, он её враз уболтает.
Алиса: Не думаю. Она вся в меня. Как у вас? Постригся?
Максим: Да, говорят, помолодел)
Алиса: Кто? Смотри, не трать мою молодость на других)
Максим: Только на себя.
Алиса: Скорей бы. Купался?
Максим: Всё ещё собираюсь рискнуть. Вода уже не сахар!
Алиса: Далеко не заплывай.
Максим: Не дальше горизонта. Чем вы занимаетесь?
Алиса: Гуляем по городу.
Максим: Городу привет. Алине тоже.
Алиса: Ок! И тебе от них.
Максим: Скажи ей, что из всех мужчин верить можно только мне.
Алиса: Ты не в её вкусе.
Максим: Глупая) вообще я тебе это адресовал, а Алине как отражение.
Алиса: Передам. Или лучше не буду. Не поймёт.
Максим: Ок. Я тебе там фото отправил твоё, забавное.
Алиса: И что там забавного? Лицо у меня какое-то помятое.
Максим: Ниже смотри! На тень, будто кошка играется с твоей ногой.
Алиса: Да, мы и не заметили. Пойдём есть мороженое.
Максим: Повезло. У меня нет.
Алиса: Открой холодильник, а вдруг?
Максим: Вчера я его открывал уже, а там кроме маринованных поцелуев ничего. Ты оставила их мне в холодильнике. Открыл полную банку в ночи тоскуя, на вкус такие противненькие.
Алиса: Может, у них истёк срок годности, и они давно паразитируют на твоей привязанности? В силу своей губастой подлости, чувственность имитируя.
Максим: Может, я уже не достоин той любви законсервированной.
Алиса: Может. Но я тебе верю всё же.
Максим: Я хочу тебя. Веришь?
