печень – 200
зад – 550
пишите в личку, передам заказ хозяину быка».
Я грустно усмехнулся, это меня позабавило, впрочем, как и картинки из Африки. С одной стороны, было жаль быка, с другой – людей, которые так бесцеремонно разделали у себя на странице живого ещё на тот момент быка. Я позвонил Томасу:
– Спасибо за маски, хорошая акварель! Объявление вообще разобрало меня на детали, как того бедного быка.
– Ты представляешь моё состояние?
– После такого я бы разлюбил не только девушку, но даже шашлык. Шутка. Кто же тебя сейчас вдохновляет? Или ты на старых дрожжах?
– Как ни странно, жена.
– Первая?
– Да, она же последняя. Я рисую по памяти. Точнее у меня были кое-какие эскизы, как у художников, с той лишь разницей, что картинки эти я писал словами.
– Теперь я понимаю, почему и художники и писатели пользуются одним и тем же глаголом: писать.
– Заходи завтра, будет время, обсудим это, – улыбался я в трубку.
– Ты уже соскучился?
– Не то слово. За авансом заходи, – знал я, на что хорошо клевали писатели.
– Аванс – это дело хорошее. Зайду.
– Пообщаемся.
– Чувствую, у тебя нехватка общения, может, тебе надо больше выходить в народ?
– Я не могу на полтора года в Африку, как ты.
– А друзья где?
– По домам. Что-то не вдохновляет дружба. А может, я плохой друг. Звоню им всё реже, вижу их только на рыбалке. А сейчас мёртвый сезон. Кстати, ты там подругу себе не нашёл? Африканочку.
– Нет. И без них хорошо было.
– Без женщины разве может быть хорошо?
– Может, если ты её не любишь.
– Философ.
– Чай поставь, я завтра буду.
* * *
Волнение моё было не по теме, ни в русле событий ни в венах рек. Я снова алисил. Всё надуманное, она снова пыталась повлиять на меня, на отца, на время и главное – на себя, раз за разом убеждая собственные чувства в том, что они ошиблись. Я всё чаще разговаривал сам с собой. «Одиночеству тоже нужен собеседник», – успокаивал я себя. Скоро зашёл Томас.
– Ваше издательство! – поклонился он манерно и протянул мне свою руку. Он был свежевыглажен, свеж, щетинист и бодр. Скорее был больше похож на доктора, чем на писателя.
– Привет! Чай? Кофе? – пожали мы друг другу руки.
– Водки.
– Катя, принесите нам водки, – сказал я по селектору секретарше.
– Водки нет.
– Как нет, я же просил завести.
– Заводили, не прижилась.
– Я же пошутил, кофе достаточно, – улыбался Томас.
– Я тоже. Хорошо, тогда кофе, – поделил я две реплики между Катей и Томасом.
– Присаживайся, что ты стоишь? Спокойно поговорим.
– Может, мне хочется говорить беспокойно. Ты всё время тянешь меня в какой-то покой, в какое-то своё пенсионное болото, разве ты не понимаешь, что в покое что-то есть от покойника? Ты словно пыль на подоконнике, которая ляжет успокоившись и лежит, сколько её не слизывай. Ты всё время ссылаешься на дела, разве ты не понимаешь, что в конце концов все дела станут поделками? Часы-то тикают.
– Ты хочешь, чтобы я тоже поднялся? И тогда мы поговорим стоя, как деловые люди в бистро.
Глаза мои, вспомнив про обед, невольно посмотрели на часы на руке.
– Вот-вот, смотри внимательней. Они ходят, пока мы стоим на месте.
– Понимаю, на руках те же стрелки, что и на брюках, – абстрагировался я.
– Что-то взгляд у тебя сегодня талантливый очень. Изысканный какой-то.
– Я вообще грустный всегда.
– Да, ладно. С чего бы это?
– Извини, – не успел я ответить ему, так как зазвонил мой телефон. – Посмотри пока новости, – звонил мне бухгалтер, а это минут на двадцать. Пока он выводил необходимые цифры в сметах, я невольно поглядывал на Томаса, который листал недавно вышедшую книгу под его авторством, порою морщась, видимо, из-за неточностей, встреченных в тексте. На его лице было написано: «Здесь можно выразиться лучше, было бы». Телевизор лицо писателя не интересовал.
– Ну что там, интересного? – отпустил я бухгалтера и повесил трубку.
– Всё как обычно. Все хотят мира, но при этом готовятся к войне. Мне больше понравилось, что мужик упал с восьмого этажа: и голова цела, и ни царапины. Был мертвецки пьян, – сообщил мне новости о новостях, что передавали по ящику, Томас. Он всё слышал.
– Счастливый.
– Подсознательное – это то, что спасает сознание. Надо развивать в себе подсознательное.
– Как этот мужик?
– Нет, я столько не выпью. Текст надо будет подправить. Есть ошибки. Я посмотрю ещё, – закрыл он свою книжку и положил на стол, чтобы та его больше не касалась, по крайней мере, сейчас.
– Ну, ты перфекционист.
– Я нет, читатель – да.
* * *
– Салют, амиго! Как дела? – позвонил я своему старому товарищу, с которым ездили летом на рыбалку.
– Погода прекрасна, но всё равно чего-то не хватает.
– Как правило: ему – её, ей – его.
– Да. Ты всё знаешь.
– Может, тогда в бар сегодня?
– Я пас. Я устал пить, – ответил он мне.
– Пить?
– Жить.
– Что так?
«Вот и хорошо», – подумал я про себя. – «Весь вечер слушать по очередному кругу твои рассказы про армию утомительно. Пусть всё будет так, как ты не хочешь».
– Обстоятельства безвыходные, оттого что всё надоело.
– Как бы у меня ни обстояло, я без выходных не могу.
– Тебе легче.
– Ладно, скоро весна. Как обычно, в Карелию. Готовься, Вовчик.
– Да, весны не хватает. Я всегда готов. Рыбалка – это моё всё.
«Где же всегда, сегодня ни черта ты не готов». Нельзя со мной на автомате. Я представил его, пялящегося сейчас в экран, в график своей прибыли по шкале Форекса. Бездумно подставляет слова мне в ухо. Разве так можно? Вот так кончаются друзья, как вино в бокале. Они становятся сослуживцами, одноклассниками, приятелями, неизвестно кем ещё, но только не друзьями. Раньше я считал, что дружба – это то, что не кончается. Своего рода бутыль, из которой можно пить бесконечно, в любой момент, в любое время дня и ночи достанешь из буфета, нальёшь стопочку, опрокинешь, сразу тепло по всему телу и легче на душе. А тут какой-то густой ликер, рюмку которого я выковырял с трудом. Всё. Пусто. Осталась только бездушная стеклянная форма. Я положил трубку.
