– Он играет, у него наушники, вместо берушей, – слышали мы, как Дима прошёл на кухню и открыл холодильник.
– Мои беруши – это ты.
– А может, всё же наушники? Я думал, я твоя песня.
Она красиво потянулась всем телом, выбросив вперёд руку, взяла чашку со столика. Сделав последний глоток, посмотрела на дно чашки и повернула её тем самым, размазав по керамике гущу. Вспомнился кофе тех вечеров, когда шоколадная гуща на дне неминуемо рисовала сердце, теперь же кроме коричневого пятна ничего на ум фарфору не приходило. Спустился тот самый вечер, когда вино пить уже было бесполезно, так как опьянённая любовью кровь уже была с градусом. И осмелевший гемоглобин целовал её в щёки.
– В клан? Кто-нибудь его знает? А ты кто? Ну и что. Опоздавшему поросёнку сиська возле жопы, – вместе со смехом жевал в микрофон печенье Дима. «Скоро они перестанут скрипеть, отец зайдёт, скажет, чтобы я потише играл. Вот и всё общение. А если бы я к ним так же зашёл и попросил потише стонать?»
* * *
Я лежал с журналом, хотя моей точкой зрения сейчас были обои напротив. Там не было ничего выдающегося, даже намёка на это. Скучные жёлтые обои под бамбук. Смотри не смотри, никаких светлых мыслей. Я вспомнил, как в детстве, перед тем как уснуть, я принимал успокоительное, таблеткой снотворного для меня служил потолок. Там на белой извести появлялись знакомые профили. Родители работали в ночную, спать в темноте было жутковато, поэтому я оставлял свет в коридоре или на кухне. Если кусок света отрезала кухня, то на потолке я читал Толстого, когда свет дул из коридора, возникал профиль Достоевского.
Глаза мои снова вернулись в глянец, когда пришла смс-ка от Алисы:
– Так и будем молчать?
– Нет, можем печенье погрызть, – ответил я.
– Сижу на поляне в пуху одуванчиков и по угасающему стрекоту сверчков понимаю – близится осень – стрекот становится медленнее и тише. – Лежала Алиса в пене ванны, в руках держала телефон. Так происходило частенько: вроде как физически близко, а ментально далеко. Она отправила ещё одну следом:
– P. S. Это факт – по стрекоту сверчков можно определить температуру воздуха с точностью до одного градуса. Есть формула.
– На самом деле сверчков нет, это стрекочут желания! – ответил я ей.
– Вот, и я говорю, одиноко. Здесь в ванной, хотя и тепло.
– Женщины как рыбки, если им одиноко, поставь им зеркало, и они найдут чем заняться.
– У меня другая точка зрения.
– Я знаю твою точку зрения, это точка G. Не легче ли прийти в спальню?
– Я не могу, я вся в пене.
– А говорила, что вся. – Я зашёл в ванную, когда Алиса уже чистила зубы.
– Ты пришёл меня спасти?
Я приобнял её сзади и подставил свои руки под струи воды:
– Вода в четыре руки, – начал целовать я Алису в шею.
– Так нешестно, – прошипела она, глядя на нас в зеркало.
– Я знаю. Если бы я был всё время честным, до сих пор сидели бы в кафе, скромно улыбаясь друг другу и теребя соломинкой в бокале с мартини свою смелость, – попытался я захватить её рот во взбитых сливках пасты, своими губами.
– Ты с ума сошёл! – забилась она в моих руках, отмахиваясь зубной щёткой, словно муха, попавшая в сеть паука, которая всё сильнее стягивалась вокруг жертвы.
– Я тоже хочу зубы почистить, – почувствовал я мятный вкус утренней свежести.
– Может, тебе и щётку дать, – наконец вырвала она свои губы и выплюнула в раковину белую пену и, набрав в рот ладошкой воду, прополоскала рот. Потом, резко обернувшись, впилась в мои губы.
* * *
Влюблённые готовы были поверить, что звёзды имеют аромат, как цветы, но стоило только кому-нибудь их разлюбить, как букеты тут же портились и душок одиночества по всему микрорайону. По вечерам многие выходили на улицу, вроде как подышать воздухом, на самом деле хотелось вдохнуть полной грудью новую любовь. Они жаждали приключений и романтично поглядывали на ночное небо. Те, что смотрели на звёзды, всегда делились на три большие группы: одни хотели по ним вернуться домой, другие смотрели оттого, что домой совсем не хотели. Были и третьи, которые смотрели на них по телевизору.
Мы скорее всего относились ко вторым, и нас уже отнесло на главную площадь города. Площадь круга была равна нулю, потому что круг этот абсолютно не мой, круг туристов, прохожих, пусть даже знакомых и даже друзей, потому что я был в поисках чьей-то руки, я всё чаще ищу не любовь, а часы. Я взял Алису за руку и нашёл на её запястье часы, стал вглядываться в стрелки. Время как цифра меня не волновало. В этот момент я понимал, что площадь круга часов, проведённых с Алисой, тоже равна нулю. В отличие от времени, которое я потратил на других женщин, мне абсолютно не жалко было уходящего времени в этот момент. Я не спешил за ним, не пытался догнать, задержать, сказать ему: «Слышь, не спеши, подожди немного, сейчас я разберусь с этой красоткой», которая уже отцепилась от моего рукава и скакала по булыжникам площади. Площадь добрых встревоженных глаз, площадь их понимания, смотрящих сейчас мимо меня, тоже равна нулю. Людям всегда трудно было понимать чужую любовь, а может, даже не дано, особенно когда не имелось своей.
– Мало того, что понедельник, так ещё и осень, – взял я под руку Алису, когда пересекли Невский, свернув с площади. Машины рванулись с места за спиной, скрипнув шинами, будто хотели резинкой стереть наши следы.
– Осень – это грустная улыбка лета, – состроила мне рожу Алиса.
– Фу, как похожа-то. Вот так осенило.
– Непоправимо?
– Почему же. Может, в кафе зайдём?
– Лучше в машину. Там моё счастье, – подошли мы к своему авто. – И твоё, кстати, тоже. Хорошая машина, рядом красивая женщина, что ещё нужно для счастья?
– Нужно ещё пристегнуться, чтобы она не сбежала из-за какой-нибудь глупости.
– Она настолько не серьёзна.
– Легкомысленна.
– Ты прав, женщины легкомысленны. Но это не оттого, что она не уверена в тебе, просто ей нужно время, для неё вопрос чести и достоинства всегда на первом месте, нежели удовлетворение и оргазм. Иногда даже достаточно просто сесть за руль, даже не трогаясь с места, чтобы ты уже был далеко от этих мест, – достала из сумочки ключи Алиса.
Алиса не нуждалась в алкоголе, ей достаточно было сесть за руль своей серебристой кошечки, включить музыку, сорваться с места и выйти на асфальтовую орбиту, выжав педаль газа, которая напрямую качала в кровь адреналин. Педаль газа, вот что всегда позволяло ей изменить жизнь к лучшему, не было лучше антидепрессанта, чем выжать её, чтобы брызнул сок адреналина и пофигизма. Вела она уверенно и умело, получше некоторых мужиков.
– Счастье – это точка G души, которую постоянно приходится искать, – крякнула сигнализацией Алиса, и машина поглотила нас обоих.
