– Куда? Может, я поищу? Я как раз на цокольном, – пытался всеми силами я поднять её настроение.
– Поищи. Вся надежда на твою находчивость.
– Тяжёлое, чёрт возьми. А чем тебе не угодил Володя? Пришёл с цветами, весёлый, неглупый. У него излом такой интересный, от лба до носа. Линия ума.
– Умные мужчины приходят с цветами.
– Да? – озадачился я.
– И вообще, он мне не нравится.
– Почему?
– Почему он говорит о своей подруге, которая была якобы моделью, о твоей бывшей жене, какая она стильная, о своей красивой сестре, о ком угодно, почему он ничего не говорит про меня? Это так противно – слушать про других женщин. Будто я чучело в этой комнате, – рассуждала Алиса. – И какая большая удача, что ты наконец-то взял меня в жены.
– Перестань, я всё время говорю, что это мне повезло.
– Не он один так считает.
– Все люди сволочи, когда мы ими недовольны. Ты о Володе?
– Да, о ком ещё.
– Он глубоко женатый человек.
– В смысле?
– Развёлся и хочет жениться снова.
– Ты неизлечимый циник.
– Цинизм – это форма борьбы с доброжелателями, – показалось мне, что удалось приподнять ей настроение.
– Какого чёрта он приходит к нам в дом и несёт всякую чушь?
– Он тебя провоцирует, а ты ведёшься, – ошибся я, продолжая сидеть на полу. С этого уровня мне легче было вести спор. Иногда было просто необходимо посмотреть на ситуацию снизу, чтобы лучше её понять.
– Кто ему дал право меня провоцировать, это позволено только тебе и то только, когда я голая, в постели рядом с тобой.
– Женщина провоцирует, мужчина ведётся. Если не ведётся, ищите другой рабочий материал.
– Я так и подумала, что завидует.
– И вообще он ни черта не видит. У него зрение минус шесть, – пододвинулся я к ногам Алисы и гладильной доски.
– Хорошо ему, он может летом ездить без кондиционера, – не знала Алиса, отчего она так взъелась на бедного Володю, может быть, просто имя напомнило ей физрука из универа.
Я рассмеялся, представив Володю у которого в салоне всегда минус шесть от зависти. – Тебе не кажется иногда, что мир наш окружён Володями? Куда ни ткни, кругом он.
– Это такой дизайн.
– Мне не нравится такой дизайн, – гладил я ногу Алисы, она взяла для этого другую рубашку.
– Меньше надо смотреть телевизор. Оттуда пытаются навязать нам свой дизайн, свой дизайн нашему внутреннему интерьеру, – показала она мне утюг, намекая на то, как горячи её прикосновения. – Что-то я проголодалась, – намекнула она мне на примирение.
– Ты про кухню или про спальню?
– Я про холодильник.
– Знаешь, что мне ещё не нравится? – говорила она уже на кухне, на которой тепло пахло солянкой, которую Алиса только что разогрела. – Мне надоели эти вечные разговоры о здоровом образе жизни, о здоровом питании, я не хочу думать об этом сейчас, что есть, с кем, когда и для чего это полезно. Ещё меня бесят твои состарившиеся друзья, вроде этого твоего Володи: «С кем я встречу старость?» Будто им по сто, а ума так и не прибавилось.
– Ты похожа на дикарку, – оставил я её выпад без внимания.
Мои слова не оторвали Алису от куска мяса с косточкой, которую она сочно обгладывала.
– Ещё бы, две недели без мяса. Я-то раньше думала, почему папа так любит обсасывать косточки? – принялась она добывать из неё костный мозг. Наконец Алисе это удалось, и она с довольным видом бросила косточку в тарелку. Потом обмыла победу глотком белого вина.
– В следующий раз вместо конфет ты покупай мне лучше сахарную кость.
– Хорошо, но ты не боишься?
– Чего?
– Что закостенеет душа, и ты превратишься в собаку.
– Тебе же лучше, буду служить верой и правдой. Ты только выгуливай меня вечерами, скоро мне станет скучно проводить их все дома. Нет ничего страшнее скучающей женщины.
* * *
– Какая глубокая мысль. Ты мне открываешь глаза на прекрасное. Что бы я делал без тебя, – затянулся и воткнул сигарету меж пальцев своей ноги, закинул одну ногу на другую и стал любоваться, как дым отрывается от жала окурка. Я подумал про себя: «Мне тоже хотелось бы мыслить так же рационально, глядя на всё как на карту мира, понимать сразу, где Гольфстрим, а где Бермудский треугольник». – Мне можно уже командовать своей собакой?
– Р-р-р-р-рискни, – зарычала Алиса.
– Что, я похож на самоубийцу? – попытался я подтянуть ногу к лицу, чтобы затянуться, но растяжки не хватило. – Давай я мысленно отдам тебе приказ, а ты, как умная собака, должна догадаться.
Алиса подползла на четвереньках к ноге и затянулась сигаретой, затем вернулась к моему лицу и выдохнула в поцелуе порцию дыма.
– Умная собака, – выпустил я из губ дым и погладил её по голове. – Чёрт, у тебя глаза позеленели.
– Да. Зелёные линзы. Как тебе?
– Необычайно.
– Чем больше учусь, тем отчётливее понимаю, что делать глупости ничуть не легче, чем говорить умные вещи. Ты помнишь, какого цвета у меня глаза?
– Ну? С этим проблема. Только одни глаза я запомнил на всю жизнь.
– Чьи? – успела насупиться Алиса.
– Её звали Анна-Мария. Препод по литературе. Мы прозвали её Марианской впадиной. Не, ты не то подумала, за глаза. Они шизовые, будто один голубой – принадлежит Анне, а другой, зеленоватый – Марии.
– Никогда не смотри филологу в глаза, утонешь, – закрыла мои глаза ладонью Алиса, положив свою голову на мою грудь точно так же, как это было в нашу первую ночь.
Она услышала, как бьётся его любовь в груди. «Мужчина – это, конечно, приятнее подушки, что-то тёплое, доброе, твёрдое».
* * *
Алиса: Я хочу детей.
Максим: Ты в моей подкорке, я это чувствую, особенно когда ты корябаешь меня своими истериками.
Алиса: Мне от одной мысли – страшно!
Максим: Когда тебе трудно, замкнись и будь самодостаточной. Я скоро буду.
Алиса: Тебе хорошо заниматься софистикой, когда твоя девушка просто-напросто хочет детей.
Максим: Давай разведём.
Алиса: Я же говорю, что страшно.
Максим: Развивай мозги, и страх отступит.
Алиса: Лениво.
Максим: Знания передаются воздушно-капельным путём.
Алиса: Почти, как и дети. А куда мне столько знаний?
Максим: Для того чтобы их передавать. Голова – это коробка передач.
