– Он дает много мзды, говорит, пожалуйста, Пуук, Чанг сам не может.
Теперь она глянуть на меня с восхищением:
– Покажи мзду.
– Э… осталась в укрытии, – я не сразу сказать, – Думаешь, Пуук понесет ее вниз, к сабам? А вдруг сгинет?
Кранд хмыкнул:
– Да врет он, Элли.
Она прикусила губу, глянула на Кранда, потом на меня:
– Врет?
– Ясное дело. Глянь на него. Рубаха грязная, рваная. Ни колец, ни цепочек. Похоже, будто у него много мзды, а? Что думаешь, Элли?
Думаю, Кранд бы здорово выглядеть со вторым ртом у горла. Порезать?
На плечо легла рука. Чанг.
– Пора идти, парень.
Я на самом деле ему обрадовался. Значит, не придется отвечать Кранду.
– Да, мистр Чанг.
Я встал с достоинством:
– Нам пора. Элли тоже встала.
– Идем, Кранд, проводим до лестницы. Сначала шли Чанг с Халбером. Перед темнотой Элли толкнула меня локтем:
– Здорово, что встречайся. Я гордо выпрямиться.
9. Роберт
За завтраком я снова налил себе соку.
– Когда он примет решение?
Адам Тенер отвел взгляд от освещенной солнцем лужайки с подстриженной травой.
– Возможно… командир не… Ты бы мог… Не знаю. – Он потер глаза.
Я поджал губы. Трудно сказать, насколько сильно стоит давить.
Завтрак Адама остался нетронутым. Он налил себе вторую чашечку кофе.
– Извини, Робби, сегодня я почти не спал.
Я промолчал. Он мог одним словом заставить меня перенестись в юность. Робби.
– Ладно. – Адам встряхнулся, стал сосредоточенным. – Как я понимаю, тебе нужно знать точно?
Я кивнул.
– В глубине сердца он не политик, – проговорил Адам.
Безусловно. Во всяком случае, в том смысле, в каком эго понимает мой отец. Если отец обожал общественный аспект политической деятельности, то капитан не любил бывать на виду. Отцу нравилось отыскивать общие интересы у отдельных групп, сконцентрированных на собственной выгоде. Капитан Сифорт стремился отыскать лишь нравственную истину, а все остальное считал не стоящим внимания. Отцу искренне симпатизировали политики обеих партий. Капитана уважали, некоторые простые люди перед ним благоговели. И только.
Когда я наконец поднял глаза, Адам сказал:
– Помнишь, как давным-давно, когда мы были гардема… когда ты был кадетом, в Академию с инспекцией прибыли сенаторы?
Я расплылся в улыбке:
– Нет, но отец не раз и не два рассказывал мне об этом.
– Мы, гарды, решили, что капитан выжил из ума. Ему была отвратительна мысль, что банда политиков наводнит Фарсайд. Поэтому он закинул их в бараки, точно кучку плебеев, невзирая на возможные политические последствия. Некоторые жутко разозлились.
– Отец неделю уговаривал возмущенных ничего не предпринимать.
– Мистер Кин приказал нам успокоить их всеми возможными способами, только чтобы они не призвали Военно-Космические Силы взять базу штурмом.
Улыбка Адама медленно исчезла.
– Понимаешь, командир не вникает в искусство переговоров, компромиссов и альянсов. Чем больше ты на него давишь – тем больше он сопротивляется. А он понимает, что ты, Роб, давишь на него.
Я знал, что к предупреждению Адама нужно отнестись серьезно.
Отразив атаку враждебных инопланетян на Землю, Ник Сифорт ушел в монастырь необенедиктинцев, затерявшись во мраке своей души.
Минуло десять лет.
Возможно, он до сих пор там бы и оставался, если бы не визит бывшего трущобника Эдди Босса, ставшего космическим мореплавателем, который прежде был его денщиком. Эдди обратился к нему с просьбой помочь опротестовать возобновление проектов Земельной партии в отношении крупных городов.
Капитан отослал его прочь с резкими словами, но через месяц покинул монастырь и появился перед голографическим камерами. Он объявил, что выдвигает свою кандидатуру в Сенат, в самых резких словах поносил расчистку окружающих резиденцию ООН трущоб, предпринятую генсеком Анжуром.
Позиция Сифорта вынудила земельщиков увести войска с улиц. Трущобники продолжали жить по-прежнему, то есть в грязи, нищете и убожестве. Сифорт именовал это «независимостью».
Но дело не в этом. Капитан был избран в Сенат от Северной Англии. Какое-то время он безнаказанно попирал неписаные законы политики, действуя с бескомпромиссной честностью и правдивостью, которая доходила до резкости. Восторженные избиратели выдвинули его в секретари ООН, и вместе с ним к власти пришла наша Супранационалистическая партия.
А вот в кабинетных делах отказ Сифорта подчиняться давлению оказался скорее помехой, чем достоинством. Снова и снова его нетерпимость разрушала сделки, подготовленные отцом.
Если бы отец со своими коллегами не так настойчиво убеждал капитана не брать на себя вину, возможно, генсек прислушался бы к их советам и ему не пришлось бы уходить в отставку.
Я вздохнул. Карьера Сифорта нас больше не касается. А вот карьера отца – дело другое.
– Я подумаю, что смогу сделать, – Адам снова уставился в пустую чашку. – Роб…
– Да, сэр?
– Перестань, ради бога. Ты член Генеральной Ассамблеи, а не кадет. Да и я всего лишь лейтенант в отставке.
– Я обращаюсь так в знак уважения, Адам, и меня это вполне устраивает.
Жесткие черты его лица смягчила улыбка:
– Теперь ты говоришь в точности как Ф.Т.
– Буду считать это комплиментом. Он славный парнишка.
– Да.
Но лицо Адама потемнело, словно солнце закрыла туча. Помолчав, он спросил:
– Вчера вечером ты обсуждал с отцом что-нибудь важное?
Очень странный вопрос.
– Почему ты спрашиваешь?
Адам покраснел.
– Извини, это прозвучало бестактно. И не мое это дело… – Он внезапно встал. – Боже мой, не могу я спокойно сидеть и делать вид…
Он отвернулся.
Я подошел к нему.
– Сэр, что случилось?
На мгновение мне показалось, что сейчас Адам поставит меня на место, как гардемарин – надоедливого кадета, но он тут же ссутулился.
– Джаред. Ума не приложу, что с ним делать. Плохой из меня отец.
– Что он натворил?
– Я не могу тебе сказать. – Засунув руки в карманы. Адам внимательно разглядывал элегантный фасад дома Сифортов. – Короче говоря, он снова отличился. Если бы Елена была здесь!
