– Что это? – промычал я сквозь маску.
– Это лекарства против карциномы, то есть раковой опухоли. Они применяются вот уже на протяжении столетия, но их нельзя принимать, если в теле есть трансплантат, иначе начинается отторжение пересаженного органа, – объяснил Авери.
– Мне придется вырезать легкое?
– Необязательно. Может быть, его удастся спасти. Только лежите тихо. Надо же… Не верится, что Лаура на такое способна.
– А я не удивляюсь, – прорычал Хармон. – Зак, теперь мы убедились, что она за птица. Надо действовать.
– Зак, я тоже против Лауры, – сказал Мантье.
– Уж не за Правительство ли? – нахмурился Хоупвелл.
– В войне только две стороны, – почему-то хохотнул я. Наверно, лекарства опьянили меня, как наркотики.
– Три! – произнес Хармон так, что все повернули к нему голову. Смутившись, он затараторил:
– Вы забыли про рыб. Несколько лет назад они занесли на нашу планету вирус, а недавно уничтожили почти весь город метеоритом. Можем ли мы позволить себе гражданскую войну, когда обеим нашим сторонам угрожает третья?
– Обсудим это наедине, Хармон, – недовольно поморщился Хоупвелл.
Вошла Анни, бросилась ко мне.
– Не оставляй меня одну больше!
– Он еще жив? – спросил Толливер, вошедший следом.
– Жив, – проворчал я.
Доктор Авери закатал мне рукав, сделал укол.
– Гардемарин Толливер прибыл в ваше распоряжение, сэр, – отрапортовал Толливер.
– Позаботься об Анни, Алексе и… как его там… о Берзеле. Проследи, чтоб они хорошо питались, приняли душ… – Говорить было все труднее и труднее, мысли путались. Через мгновенье я провалился в сон.
Я открыл глаза, резко привстал.
– Где я? Который час?
– Ради бога! – подскочил Толливер на стуле. – Не надо резких движений, вы едва выкарабкались с того света!
– Не богохульствуйте. – Голос мой звучал как-то глухо. Наконец я сообразил, что на мне маска. Я лежал в постели, лампа едва светилась.
– Четыре утра.
– Что вы здесь делаете? Почему не спите?
– Дежурю. Остальные спят.
– Мы в доме Хоупвелла?
– Так точно, сэр. Доктор Авери дал вам снотворное, чтобы вы как следует выспались.
– Мне уже лучше. Доложите обстановку.
– Особых новостей нет. Мисс Трифорт рвет и мечет, подняла на ноги всех своих людей, вчера вечером они прочесывали Сентралтаун.
– Что делает Хоупвелл?
– Спит. – Толливер повернул регулятор, лампа развеяла полумрак. – Вы тоже сейчас заснете.
Больше, сколько я ни спрашивал, Толливер не отвечал. Вскоре я и в самом деле уснул под сладостные мечты о том, как трибунал будет судить этого несносного гардемарина за дерзость.
Утром, не обращая внимания на протесты Толливера, я встал и поплелся в ванную. Дойти-то я дошел, но совершенно выбился из сил, дышал, как загнанная лошадь, и не знал, как быть дальше. Ну почему я не послушался Толливера? Кое-как отдышавшись, я потащился назад.
За завтраком в моей комнате собралась вся наша компания: Фредерик Мантье, Зак Хоупвелл с женой, Хармон и Сара Бранстэды, доктор Авери, Толливер, Алекс и бедняга Берзель, подавленный, но изо всех сил старавшийся не выдавать страха. Мне подали завтрак в постель, но я заставил себя сидеть, мужественно делая вид, будто мне это совсем не трудно.
– По какому случаю такая церемония? – спросил я. Никто не ответил. Тогда я спросил напрямик:
– Вы собираетесь выдать меня Лауре?
– Хуже, – ответил Мантье. – Мы хотим, чтобы вы возглавили наше движение. Мы собираемся сбросить Лауру. Разумеется, вы будете лишь номинальным лидером.
– Что значит номинальным?
– Нам, – Фредерик обвел рукой своих друзей-плантаторов, – нужно ваше имя, чтобы действовать от имени законного правительства. Возможно, это уменьшит кровопролитие.
– А что потом?
– Независимость, разумеется. Мы поставим новое правительство, не такое кровожадное, как правительство Лауры.
– Тогда не прикрывайтесь моим именем. Кроме того, кто вам поверит, что вы действуете от моего имени, если я валяюсь больной, чуть ли не при смерти?
– Вы не верите, что мы способны установить справедливый режим? – сурово, как упрек, произнес Зак Хоупвелл.
– Извините, но независимость я не поддержу.
– Я же предупреждал вас, – с досадой сказал Фредерик товарищам.
– Ник, а что ты будешь делать, если мы свергнем Лауру под собственным знаменем? – спросил Бранстэд.
– Не знаю. Я знаю только, что ваша независимость противозаконна, а значит, не угодна Господу Богу. Я обязан это предотвратить. – Мне пришлось сделать паузу, чтобы отдышаться, собраться с мыслями. – Если вы добьетесь независимости, то вы и все население вашей планеты будете прокляты Господом Богом и вам предстоит вечно мучиться в аду. Я уже погубил свою душу, поэтому знаю, что это такое. Ничего хуже этого нет и быть не может. – Я вдруг почувствовал на лице слезы.
– Хорошо, предположим, наше правительство признает вашу власть, – терпеливо, взвешивая каждое слово, говорил Мантье. – Как расценит Правительство ООН наши прежние шаги? Не вменят ли нам в вину участие в подпольном движении? Не будут ли нас судить как государственных изменников? Сможете ли вы оградить нас от преследований?
Я сдернул с лица маску.
– Как вы смеете торговаться с законом?! Измена есть измена! Не смейте просить меня смотреть сквозь пальцы на ваше…
– Сэр, – вмешался Толливер, – неужели вы не понимаете, что они хотят подчиниться…
– Молчать! – прохрипел я, судорожно комкая в кулаках простыню. – Какое у вас звание?!
– Я всего лишь хотел…
– Отвечайте!
– Гардемарин, сэр.
– Могут гардемарины перебивать капитана?! – Я встал, зашатался, но устоял и рявкнул:
– Вон из комнаты!
– Простите, сэр, если вам показалось…
– Вон! – Когда Толливер закрыл за собой дверь, я выплеснул остатки гнева на плантаторов:
– Где моя жена?
– У нее ночью были галлюцинации и приступ страха, я дал ей успокоительное, и теперь она спит, – ответил доктор Авери.
– Боже мой… – Я закрыл глаза. Господи, спаси Анни. Помолившись, я открыл глаза. Плантаторы ждали ответа. – Знание планов заговорщиков еще не означает измены. Впрочем, вашу судьбу буду решать не я, а политики.
Воцарилась тишина.
– Я же говорил вам, – разочарованно резюмировал Зак Хоупвелл, игнорируя мое присутствие.
