Все это время здешнее общество было занято следствием о смерти Скарятина. Я уже, кажется, сказал, что при осмотре и вскрытии тела, когда оказалось, что Скарятин убит разрывною пулею, то было возможно сомнение насчет предположений о том, что Скарятин сам себя нечаянно застрелил. За городом начали сильно говорить, что Скарятин нечаянно убит государем, и вместо того, чтобы раскрыть истину правильным судебным порядком, стали придумывать разные тайные, экстралегальные, следственные комиссии для допроса участвовавших на охоте. Граф Ферзен, обер-егермейстер, на которого уже с первых дней молва указывала как на вероятного виновника в этом несчастии, не только не сознавался в этом, но сам и государю и всем своим знакомым рассказывал дело со всеми подробностями, уничтожающими всякое сомнение в его участии. Между тем следственная комиссия из первых допросов егерей получила почти несомненное доказательство, что Скарятин пал от выстрела Ферзена. Когда сей последний увидел, что ему трудно будет оправдаться, он решил объявить государю, что Скарятина действительно он убил нечаянно, спуская курок своего ружья. Но так как это сознание сделано им недели три после происшествия и так как все это время он не только врал без милосердия, но и старался всякими плутовствами и подговорами скрыть свою вину, то из всего этого произошел ужасный скандал, возбудивший против Ферзена ужасное негодование.
Несмотря на это, государь, со свойственным ему благодушием, не выразил Ферзену особенного гнева и согласился отпустить его за границу, куда он и должен был уехать на другой день. Между тем некоторые друзья Ферзена, как то: князь Паскевич и граф Бобринский поняли, что внезапный отъезд Ферзена за границу без всякого окончательного исследования дела будет иметь вид бегства преступника, с умыслом убившего человека. Они уговорили его остаться на несколько дней и государю также объяснили все неприличие отъезда Ферзена под тяжестью нерасследованного обвинения. Государь также приказал Ферзену остаться. Но засим возник вопрос — что делать? На совет призваны были граф Шувалов, Пален и Урусов, а сии услужливые, но неразумные советчики решили, что неприлично давать этому делу обыкновенный законный ход, что нельзя допустить, чтобы суд рассматривал показания великих князей, и что вообще неудобно передавать на рассмотрение суда случай, происходивший в присутствии государя. А потому решили — комиссии продолжать следствие и в состав комиссии назначить министра юстиции. Мне случилось доказывать графу Шувалову, что хуже подобной комбинации ничего нельзя придумать, ибо экстралегальное ведение столь простого дела только даст всем повод предполагать в нем всякую неправду, и что законный порядок в настоящем случае не только самый правильный, но вместе самый удобный и выгодный как для Ферзена, так и для тех, которые желают предупредить скандал. Судебное следствие могло бы начаться с момента сознания графа Ферзена, и, следовательно, весь скандальный эпизод вранья, лжи и обмана Ферзена мог бы быть оставлен в стороне, что дело суда могло ограничиться единственно определением, было ли убийство неосторожным или нечаянным, так как в умышленном убийстве не было даже повода подозревать Ферзена. Все мои доводы не убедили Шувалова. Я решил поехать к Ферзену и уговорить его самого просить законного суда, но Ферзена я нашел в совершенно расстроенном состоянии, беседа с ним живо напомнило мне сцену в тюрьме Чичикова в III томе «Мертвых душ».
Личность Ферзена действительно похожа на личность Чичикова, только в другой сфере. Сомнительная и даже подлая репутация этого господина не помешала ему до сих пор держаться при дворе и получать все знаки отличия. На предложение мое просить суда он отвечал желанием скорее кончить дело, как бы ни было, чтобы уехать за границу. Наконец сегодня, в «Правительственном вестнике», появилась следующая публикация:
Всеподданнейшее донесение комиссии,
высочайше назначенной для дознания причин смерти
покойного егермейстера — Скарятина
Вашему Величеству благоугодно было возложить дознание о смерти Егермейстера высочайшего двора — Скарятина, последовавшей на охоте 29-го декабря 1870-го года, на особую Комиссию в составе генерал-адъютанта — генерала от инфантерии — барона Ливена, генерал-адъютанта — генерала от инфантерии Зиновьева, при уполномоченных от семейства покойного Скарятина свиты Вашего Величества — генерал-майоре князе Голицыне и ротмистре Лейб-гвардии Конного полка Чичерине и при участии министра юстиции — статс-секретаря графа Панина.
Во исполнение высочайшей воли, Комиссия, окончив возложенное на оную дознание, осмеливается всеподданнейшее повергнуть на всемилостивейшее Вашего Императорского Величества воззрение о тех обстоятельствах по означенному делу, какие обнаружены Комиссией.
На первых порах после смерти егермейстера Скарятина, вследствие того что ружье его было найдено разряженным из правого ствола, возникло предположение, что Скарятин упал, зацепясь ногой за сук, причем бывшее у него в руках ружье в упор выстрелило ему в спину, и в таком смысле было доложено о сем Вашему Императорскому Величеству.
Но произведенное 31-го декабря анатомическое исследование трупа покойного егермейстера, обнаружившее, что он убит положительно разрывной пулею, а не обыкновенного, указало на неосновательность вышеприведенного предположения, ибо заключение врачей, производивших медицинское освидетельствование, прямо оное опровергало, определив, что выстрел сделан в Скарятина не в упор, судя по отсутствию копоти и признаков опалення на пальто и принимая во внимание правильность краев отверстия на портупее, пальто и самой ране.
1) Письменное удостоверение врачей: профессора Ландцерта, профессора Красовского и лейб-медика Кареля, н. п. 1 и 3.
Мнение это относительно опалення подтвердилось опытами, произведенными Комиссией, посредством выстрелов в серое сукно одинакового цвета с пальто Скарятина.
2) Акт комиссии об опытах.
Хотя вышеизложенное побуждало уже Комиссию оставить первоначальное предположение в стороне и искать другие обстоятельства, причинившие смерть Скарятину, тем не менее первые изыскания недостаточно изъяснили дело до тех пор, покуда 9-го текущего января бывший обер-егермейстер высочайшего двора — граф Ферзен — не сознался в том, что смерть Скарятина последовала от выстрела его — графа Ферзена — ружья. Ввиду заявления графа Ферзена, Комиссия почитала своею непременною обязанностью проверить таковое со всею тщательностью и посему, чтобы восстановить действительные обстоятельства смерти егермейстера Скарятина с возможной полнотой, приступила к подробным допросам.
Путем таких допросов обнаружилось, во-первых, что когда граф Ферзен, после происшедшего из его ружья выстрела, убившего Скарятина, услыхал стон последнего, то у него явилось сознание в возможности того, что он убил его.
3) Показания графа Ферзена, Василия Кожина и унтер-егермейстера Иванова. Кроме того, оказалось, что после первого устного объяснения, данного перед
Комиссией егерем Василием Кожиным, бывшим свидетелем обстоятельств смерти Скарятина, граф Ферзен склонял Кожина в присутствии унтер-егермейстера Иванова, принять выстрел, убивший Скарятина, на себя, под обещанием не только совершенной за сие безнаказанности, как за несчастный случай, а напротив, сделать его счастие.
