– Милита, иди к нам! – позвал один из присутствующих. – И подружку бери! Расцелуете именинника!
Я молча смотрел на Марию. Она меня заметила, но не подала вида.
Девушки приблизились, я пододвинулся и освободил им место на диванчике возле нашего стола.
– Привет, – сказала Милагрос и улыбнулась, усаживаясь возле меня. – С Марией ты знаком. Что празднуем? – добавила она, оглядывая полупустые бутылки.
– Мой день рождения, – ответил я, не сводя взгляда с ее подруги.
– Ой, прости, а я и забыла! – покаянно произнесла Милагрос и крепко меня поцеловала.
– С днем рождения, – тихо сказала Мария.
Она сидела напротив и выглядела смущенной. Я ощутил прилив нежности, странного раскаяния, что не звонил так давно, и пересел к ней. Милагрос это явно не понравилось, она смотрела на нас холодно, улыбка исчезла. Но тут к ней подскочил Пепе, один из наших общих друзей, схватил за руку и потащил танцевать. Диджей в этот момент поставил трек Mira La Chica в исполнении легендарных Gipsy Kings, музыкальной группы, играющей в стиле фламенко. Милагрос не сопротивлялась и начала крутиться под четкие ритмы в ловких руках партнера.
– Очень громко, – сказала мне на ухо Мария, – невозможно общаться.
Я отвернулся от танцующих и притянул ее к себе, пристально глядя в глаза. Девушка улыбалась загадочно, я был уже сильно разгорячен выпитым вином, возбуждение захлестывало.
– Сбежим? – предложил я.
– А то! – задорно ответила она и встала. – Должна же я тебе сделать подарок в такой-то день!
Я весело глянул на нее, Мария покраснела и смотрела весьма недвусмысленно, в ее глазах читалось желание.
Мы уехали в мое шале, страсть снова вспыхнула, мы ничего не выясняли, а просто отдались друг другу.
Глава третья
Лара. Встреча вторая
Наша «любовь» с Марией не прожила три года, мы и до двух не дотянули. Мы без конца расходились, потом снова были вместе, но через какое-то время ссорились и даже колотили как посуду, так и друг друга. И пусть наши драки были как бы шутливыми, но иногда со стороны Марии доходило практически до рукоприкладства. Я всерьез женщину не ударю, могу лишь шлепнуть по «мягкому месту», но на этом все. А вот Мария уже дошла до того, что как-то во время ссоры стукнула меня по голове антикварной статуэткой. Мы находились у нее дома и с утра начали препираться. Она встала в скверном настроении, ко всему придиралась, все ей было не так. Меня это вывело из себя, но поначалу я терпел и старался разрядить напряженную обстановку шутками.
Ее квартира-студия и правда оказалась небольшой, да еще и захламленной всевозможными вещицами. Я решил при нашей первой встрече, что Мария настоящая «барахольщица», и не ошибся. Почти всю свою зарплату она тратила на совершенно бесполезные, на мой взгляд, покупки. И этот чертов блошиный рынок появлялся, как назло, практически у нее под окнами каждые выходные и праздники. Все улицы к югу от станции метро La Latina, включая площади Каскорро и Рибера де Куртидорес, занимали продавцы одежды, произведений искусства, антиквариата и всевозможного ничего не стоящего барахла. У Марии, как я понял, возникла настоящая зависимость. Она не пропускала ни одного выходного и с утра до вечера бродила по рынку. Без покупок не возвращалась. Меня это бесило, но я не мог повлиять на девушку. В этом вопросе она была как кремень. Именно из-за этого мы ругались чаще всего. Возмущало, что она тратила и мои деньги. Я был сильно увлечен девушкой и просто не мог отказать ей, когда она просила подарить приглянувшуюся очередную вещицу. Если бы у нее была возможность, Мария спустила бы немалое наследство бабушки за короткий срок, скупая все подряд на блошином рынке.
Ссора в то утро разгорелась именно из-за еще одной покупки. Вечером моя подружка украдкой притащила домой фарфоровую группу – охотник с собакой – и спрятала под одеждой на нижней полке шкафа. Мне нужно было съездить в редакцию журнала, я искал чистые носки, забрался именно на эту полку и обнаружил статуэтку. Сам не знаю, отчего я так разъярился, глядя на эту бесполезную и довольно уродливую вещь. Я подскочил к Марии, стоящей у большого зеркала и подкрашивающей губы, и толкнул ее в плечо. Она дернулась, помада съехала и оставила на ее щеке красный след.
– Вконец охренел?! – грозно спросила она, разворачиваясь ко мне.
– Что это за…?! – закричал я, не выдержав и употребив матерное ругательство.
– Это вовсе не… – заорала Мария в ответ, повторив мое выражение, – а произведение искусства, восемнадцатый век, между прочим, известная фарфоровая фабрика Германии. Если ты ничего не смыслишь, то молчал бы! – с вызовом добавила она и вырвала статуэтку из моих рук.
Мы оба были уже не в состоянии сдерживать гнев, скандал разгорелся, выжигая последние остатки чувств. И когда Мария со всей силы огрела меня «произведением искусства» по голове, я собрал вещи и ушел, решив никогда больше не возвращаться.
Через пару дней мы все же встретились в кафе, попытались спокойно поговорить, все обсудить. Но ничего не вышло. Мы все еще не остыли, я просто не мог смотреть ей в глаза, хотелось немедленно уйти и больше никогда не видеть эту девушку.
– Любовь живет три года, – вдруг сказала Мария, прерывая долгую и крайне неприятную паузу.
– Но мы и двух не выдержали! Если тебя так занимают сроки, то можешь гордиться, это моя самая долгая связь, – заметил я.
– Связь?! – с обидой спросила она. – Так ты это называешь…
– А что, по-твоему, это и есть любовь? – с усмешкой заметил я. – Секс вперемежку со скандалами… больше нас ничего не связывало. Игра гормонов, только и всего.
Мария вздрогнула и побледнела. Я понял, что сделал ей больно, но копаться в причинах не хотел.
– Какая же ты скотина! – тихо, но зло проговорила она. – Пусть тебе встретится та, в которую ты влюбишься без памяти, а она посмеется над твоими чувствами и сожрет твое сердце. Желаю тебе этого от всей души!
Мария встала и покинула кафе. Я посидел какое-то время, стараясь выровнять настроение и избавиться от неприятного осадка. И мне это удалось. Я не чувствовал вины за наш разрыв, все давно шло к этому. Просто мы были совершенно разные люди, и нас связывала только страсть. И я по-прежнему не верил в любовь.
Внутрисловие, или Книга в книге
Не удивляйся, дорогой читатель, такому странному слову. Я изобрел его, ведь есть же предисловие, как и послесловие. Не могу удержаться, чтобы не вставить в повествование начало своего романа. Я решил попробовать себя в готическом жанре, а всему виной Мария. Она постоянно высмеивала меня – я давал ей читать некоторые свои рассказы, так называемую пробу пера, – и говорила, что я пишу необычайно «сопливо и слюняво» для мужчины. И я решил, скорее назло ей, создать что-то мрачное и готическое. Когда я начал писать этот роман, то даже не подозревал, что его настроение калькой ляжет на кое-какие события моей жизни. Итак, представляю на ваш суд «Пепельные незабудки».
