Я всегда знала, что умру, только срок при таком заболевании неизвестен. Это может произойти в любой момент. Кровь густеет, тромбы закупоривают вены, это неизбежно. Поэтому я так много пила вина, хотела, чтобы кровь постоянно разжижалась. Прости мои пьяные выходки.
Когда я хотела венчаться… о чем я только думала?!. Святой отец спросил, нет ли у меня генетического заболевания, которое может перейти нашим детям. По католическим законам брак в этом случае невозможен. Я объяснила, что если родится мальчик, то все будет в порядке. Он задал прямой вопрос: «А если девочка?» И я не нашлась, что ответить.
После этой беседы я окончательно осознала, какую страшную ошибку совершаю.
А потом, поняв, что, несмотря на предосторожности, все же забеременела, не стала ничего тебе говорить. Хотела дождаться срока, когда будет ясен пол ребенка. Узнав, что это девочка, прервала беременность. И никак не думала, что ты окажешься в этот момент рядом. Прости меня за ту боль, что я тебе причинила.
Любимый, я попросила папу о кремации после моей смерти. И ты не сможешь прийти на мою могилу, ее просто не будет. Прости и за это. Но пусть мое проклятое тело, несущее такие гнилые гены, будет сожжено дотла. И на этом закончится цепочка неправильной генетики. Это моя последняя воля.
И еще: не бросай писать. «Пепельные незабудки» сказали мне многое, ты реально талантлив! Ничего не зная о моем смертельном заболевании, ты вывел в сюжете умершую девушку, которая любит и страдает, словно она все еще живая. Это история о нас, именно так я восприняла твой роман. И это подсказала твоя природная интуиция, а может, это и есть мистика. Закончи роман, и будь уверен, на небе я его прочитаю. И обещаю, что в виде призрака являться тебе не буду. Да, я улыбаюсь сейчас, но ты же знаешь, какая я сумасшедшая. Как видишь, могу шутить даже над такими вещами.
Диего, я люблю тебя. Ты мой единственный и останешься им навсегда. Но не кори себя ни в чем. Ты принес мне столько счастья, что хватило на всю мою жизнь.
Я знаю, ты не так сильно любил меня, как я. Думаю, ты был увлечен, полон страсти и нежности. Но была ли это настоящая любовь? Я не знаю. И поэтому верю, что ты еще найдешь ту самую, свою Единственную, и будешь счастлив. Ты достоин этого, как никто другой.
Прощай».
С полчаса после прочтения письма я стоял, уткнувшись лбом в ствол дерева. Слезы лились и лились, исповедь ошеломила. Я никак не мог прийти в себя от мысли, что Лара изначально знала, что умрет, и ни словом мне об этом не обмолвилась. Она несла эту страшную тайну в себе и при этом отдавала мне любовь. И сейчас я понимал все ее капризы, всю нервозность, дикие перепады настроения. Зная, что ты умрешь в любой момент, невозможно жить в гармонии и спокойствии, но она пыталась, как могла, и я преклонялся перед мужеством Лары.
Когда я больше не мог плакать – казалось, что все мои слезы пролиты, а душа иссохла, – я вернулся к Анатолию Степановичу. Он все так же стоял на набережной и смотрел на реку. Солнце заливало окрестности ярким, несмотря на август, светом, река серебрилась, ветер овевал мое пылающее лицо. Но тут набежала тучка, и лучи мгновенно померкли. Когда я приблизился, отец Лары глянул на меня, обнял и прижал к себе.
– Ничего, сынок, все образуется, – глухим голосом сказал он и поднял пакет.
Я, не понимая, следил за ним. Анатолий Степанович вынул черный пластиковый контейнер в виде цилиндра и свинтил крышку.
– Лара хотела, чтобы я развеял ее прах над Доном и именно в этом месте, – хрипло сообщил он, поднял руку и высыпал пепел.
Ветер подхватил его и понес над водой серым облачком. И вдруг из-за тучки вновь вылетели лучи и позолотили летящий прах.
Солнечная пыль – вот и все, что осталось от Лары…
