Они не вскочили, не схватились за сабли, а остались сидеть, раскрыв рты, глядя на внезапно появившихся чужаков.
Баймак и Агиш воспользовались замешательством стражи.
Набросились на них, лишили сознания ударами рукоятей сабель, связали руки, ноги приготовленной веревкой, оттащили за баню к городьбе. Вернулись.
Видя это, Савельев обернулся к ратникам:
– Горбун и Черный, пошли!
Ратники перепрыгнули городьбу и бросились к дверям в нижние сени. Они были закрыты на внутренний засов. Однако купец настолько уверовал в свою безопасность, а может, экономил на запорах, что засовы эти легко открывались ножом снаружи.
Горбун просунул в щель свой клинок и легко сдвинул засов. Дверь со скрипом отворилась. Ратники застыли. К Горбуну и Филату Черному подошел Баймак, Агиш встал на углу.
Чрез городьбу перепрыгнули остальные.
Гордей Бессонов встал у ближнего угла.
Горбун и Черный двинулись по сеням нижнего этажа.
Нашли нужную дверь, вошли в каморку. Оттуда послышался шорох, сдавленный стон. И все затихло. Каморку озарил свет зажженных свечей. Даже у прислуги здесь были свечи. Не знал Дмитрий, что за них купец брал со своих работников плату в три раза дороже, чем в лавке. Из проема высунулась голова Горбуна:
– Все, князь! Двое связаны крепко.
– Тащи во двор, к бане, – приказал Савельев.
Горбун предложил:
– А может, тута оставить, чего таскать-то?
– Тащи. И быстро назад.
– Понял.
Савельев осмотрел нижний этаж: ничего особенного, подклеть забита товаром разным, одна каморка для ратников пуста.
Вернулся Горбун, для него перенести тела ратников все равно что бревна трухлявые с места на место перекинуть.
– Сделал, князь, – доложил он.
– Идешь со мной, остальным разместиться вокруг дома, смотреть.
Он прикрыл рот, так как почуял какие-то движения вне дома. Горбун бросился к дверям.
А там Бессонов крутил еще одного охранника.
– Кто это? – спросил Горбун.
– Я его имени не спрашивал, оно мне не нужно, из работников кто-то.
– А! Это, наверное, тот, что шарахался.
Горбун наклонился к связанному работнику.
– Это ты ходил туда-сюда из подворья и обратно?
– Я. Баба у меня тут рядом проживает. Не убивайте.
– Нужен ты убивать тебя, а что за баба? – облизнувшись, спросил Горбун.
– Обыкновенная, прачка, живет одна, потому как вдовая.
– Хороша собой?
– Да не сказать. Но без бабы-то худо.
– Это да.
Бессонов одернул Горбуна:
– Прекращай пустословить, Осип, тащи этого гуляку к бане.
– Погодь, Гордей, тока одно спрошу.
Бессонов вздохнул, что с Горбуном сделать?
А тот продолжал:
– А что у бабы не остался?
– Молвит, не нужен ныне и еще три дня.
– Понятно. А ты все одно лез.
– Так хочется.
– Ну теперь желание пройдет.
Горбун забил в рот работнику кляп, взвалил на себя, потащил к бане. Там бросил к остальным. На подворье не осталось никого, только купец в опочивальне. Савельев подозвал Горбуна, и они начали подниматься на верхнее крыльцо. Зашли в сени. Савельев кивнул – Горбун зажег свечу.
Воевода рванул дверь горницы. Она распахнулась, ратники вошли в комнату.
Глава восьмая
В горнице темно, только легким сиянием светятся образа киота в красном углу. Создатель, словно с укором, смотрит на чужаков.
Ратники перекрестились. Сияние пропало.
– Что это было? – спросил шепотом Горбун.
– Не знаю, входим в опочивальню, и давай пожестче с купцом, надо с ходу напугать его до смерти. Тогда, глядишь, и заговорит.
Горбун усмехнулся:
– У меня, князь, он не заговорит, соловьем запоет.
– Пошли.
Ратники ворвались в покои.
Купец, сбросив с себя одеяло, спал в ночной рубахе, раскинув руки и ноги.
Савельев кивнул, Горбун подойдя к лавке, одним движением опрокинул ее. Купец вместе с периной слетел на пол, ударившись головой о деревянный пол. Спросонья открыл глаза, еще не понимая, что произошло.
Савельев стал зажигать свечи. Горбун ударил купца в бок.
– А ну, собачий сын, вставай, да быстро!
– А? Э‐э, – пробормотал купец.
– Не понял?
Осип еще раз ударил его ногой.
Купец наконец пришел в себя. Испуганно проговорил:
– Кто вы? Разбойники? Я сам отдам все, тока не убивайте.
Горбун схватил его и рывком поставил на ноги.
– Разбойники? Ты кого, пес шелудивый, разбойниками назвал?
– А кто вы?
Подошел Савельев, опустился на лавку у стола.
– Ответишь на вопросы, будешь жить, не тронем, соврешь – прибьем. А кто мы?
Савельев достал царскую грамоту, сунул ее под нос купца.
От свеч в опочивальне стало светло, зрение у купца было хорошее, читать обучен. Посмотрел грамоту, раскрыл рот.
Горбун ладонью захлопнул его.
– Ну чего пасть раззявил? Понял теперь, кто к тебе пришел?
– Воевода особой царской дружины? Князь? И ко мне? Пошто?
– По то.
Савельев встал напротив купца.
– Слушай сюда, Акулин, мне известно, что ты приятельствуешь с князем Ростовым, который виновен в смерти царевича Дмитрия, старшего сына царя всея Руси. Мне известно, что Ростов иногда бывает у тебя, до того засылает сюда гонца. Мне известно, что и сейчас Ростов рядом с Псковом. Но мне неизвестно, где точно находится его лагерь. Ты же ведаешь. И не говори, что это не так. Где починок, на котором гуляет Ростов с молодой бабой и стражей малой?
Купец икнул, дернулся:
– Ростова князя, Василия Юрьевича, знаю, врать не буду, он приезжает в Псков, ко мне, может, к кому другому, но я не знал, что он причастен к убийству младенца-царевича.
– Плевать, знал ты или нет. Где починок, на котором сейчас Ростов?
– Не ведаю. Хочешь верь, хочешь нет. Ты прав, где-то рядом, но где? То и для меня тайна.
– Врешь. Тебя глаза твои воровские выдают.
– Правду молвлю, князь.
Вперед вышел Горбун с шестопером и без слов ударил купца булавой с «перьями» из металла. Хоть и слегка бил ратник, но уж больно оружие грозное. Хрустнули ребра. Купец схватился за бок. Застонал от боли. Кричать не решился. Не дай Бог, не так поймут эти наделенные безграничной властью…
