Савельев возмутился:
– Пошто о царе лжешь? Когда это он ни за что казнил или опале предавал?
Ростов вновь вздохнул:
– Да, то и худо, что многие на Руси видят в Иване благодетеля, а не кровавого демона. Но ничего, еще узнают, каков на самом деле Белый Царь, как его народ прозвал.
– В тебе говорят ненависть и злоба.
– А что должно во мне говорить? Когда ни за что я там разом лишился всего?
– Зато здесь многое приобрел.
– Здесь чужбина, на Москву же мне путь закрыт.
– Что не мешает тебе распутничать с непотребными бабами и гулять вовсю на починке у Пскова.
– Тем я боль свою изгонял.
– Не верю. Но у тебя есть возможность оправдаться пред царем. Едем на Москву, я обещаю тебе, что государь выслушает тебя.
– А потом велит казнить?
– Потом, думаю, помилует. Покуда я предлагаю тебе добровольно поехать с дружиной, а страже твоей – сложить оружие и не доводить дело до новой крови.
Ростов посмотрел на Савельева.
– Нет, князь, того не будет. Ефросинья Старицкая уже сделала все, чтобы царь уверовал, что это по моей команде злодеи убили младенца. И никакие оправдания не помогут.
Савельев поймал себя на мысли, что Ростов имеет какую-то цель, заводя этот бестолковый разговор. Смысл ему доказывать воеводе особой стражи свою непричастность к гибели царевича, коли ведает, что, имея приказ царя, воевода дружины исполнит его? Еще он обратил внимание, что, покуда шел разговор, люди Ростова, оставшиеся в живых, находясь в комнатах дома, могут укрепиться. И вообще, Ростов тянет время. Пошто? На то, чтобы попытаться все же отбиться от дружины? Это не получится, и он должен понимать. Однако тянет время заведомо пустым разговором. Уж не ждет ли он подкрепления?
И как бы в ответ на этот вопрос с улицы донесся крик Бессонова:
– Князь! Из деревни к подворью идет крупный отряд на конях, ратников тридцать.
– Вот ты почему тянул время! – воскликнул Савельев.
Ростов выхватил саблю.
– А ты думал в чужих землях делать то, что дозволено на Руси? Вся твоя дружина поляжет здесь бесславно. А чтобы тебя не терзали сомнения, скажу: да, это я был предводителем шайки, убившей царевича. И я убил бы его еще раз. Как с удовольствием убил бы и самого царя. Наш царь – князь Старицкий. А теперь сдохни, верный царский пес.
Савельев тоже выхватил саблю. Теперь ему было не до речей.
– Гордей! Занимайте оборону по городьбе, второму отряду захватить дом. Биться до последнего.
– А ты?
Ответить Савельев не успел, на него налетел Ростов, превосходно владевший саблей. Но – не лучше, чем воевода особой дружины. Дмитрий отбил первый удар Ростова и вынужден был отойти в сторону от дверей. Изменник просчитал удар. Савельев оказался в части террасы, сильно захламленной разной рухлядью. Ростов нанес второй удар. И вновь воевода отбил его, но, отскочив назад, налетел на старый сундук и упал. Ростов торжествующе рассмеялся:
– А ты не так силен в сабельном бою, князь, как я думал и как о том мне говорили. Я бы дал тебе время помолиться, но не до того.
Он поднял саблю. Оружие же Савельева зажало между сундуком и бревенчатой лавкой. Отбиться было нечем, нож против сабли – не оружие, легкая кольчуга тоже не спасет. В момент пред глазами промелькнуло в слезах лицо Ульяны. Дмитрий попытался ударить ногой по голени Ростова, но тот отошел назад и занес саблю. Проскочила мысль – вот и все, как глупо. И тут же – вскрик Ростова! Сабля выпала из рук, он рухнул на бок, ударившись головой о дощатую стену. За ним – Горбун с зажатым в руке шестопером.
– Вовремя я, князь?
– Осип? По гроб жизни буду обязан тебе.
– Пустое. Мы перебили людишек в доме, я кинулся сюда на подмогу. И в самый раз получилось.
Голова Ростова была цела, посему Дмитрий спросил:
– Куда ты угодил ему своей «колючей» булавой?
– А по хребту вдарил. Не сильно – спешил дюже.
– Помоги подняться!
Горбун протянул руку. Савельев встал, выдернул из-за сундука саблю.
– Побили, говоришь, людишек в доме?
– Да.
– Погоди, а Бессонов кричал, что к подворью идет крупный отряд.
– Шел, а где сейчас, не ведаю, но коли не напал еще, то, значит, стал супротив. А пошто? Узнать?
– Узнай. Наши что?
– Встали у городьбы, но отбиться трудно будет, коли отряд навалится.
– Осип! Не трать время попусту.
Горбун выскочил во двор.
Савельев наклонился над Ростовым. Тот лежал неподвижно. Князь перевернул его, изо рта раненого текла кровь. Глаза начали стекленеть, он не дышал.
– Вот еще напасть, – проговорил Савельев, – похоже, Горбун убил его насмерть.
В дом вошел Бессонов.
Савельев спросил:
– Что, Гордей?
– Худо дело, князь, отряд ливонский неизвестно откуда, но неслучайно появился в Тарне, обходит подворье.
– В отряде тридцать ратников?
– Так поначалу посчитали. Люди стали разъезжаться, сам еще раз считал, сорок семь человек. Все на конях, в доспехах, оружие разное: и сабли, и пики, и пищали. Подошел и обоз из трех повозок. В них еще десяток. Это, видать, те, кто должен подносить стрелкам порох и заряды.
– Да, – кивнул князь, – хуже некуда. У нас двое выбиты из строя?
– Татары Баймак и Агиш не могут драться, сильно побиты, еще ранены Надежа Дрозд и Тарас Дрога. Значит, драться смогут девять воинов, не считая тебя и меня. Коли встанем за городьбой со всех сторон, то выйдет где два ратника, где три. А ворог выставляет по десятку, даже боле. Против такой силы не справиться, Дмитрий Владимирович.
Савельев вздохнул:
– Ну, значит, Гордей, дадим свой последний бой. Особая дружина не сдается!
– Это так.
Бессонов поправил доспехи.
– Ну последний так последний. Обидно, что на чужбине помереть придется. Но может, потом перевезут на Москву, а? А с Ростовым что?
– Прибил его Горбун.
– Что ж он не рассчитал удара-то? Хотя сейчас какая разница? Все одно резать его пришлось бы.
– Коли Горбун не вдарил бы Ростова, меня уже не было бы в живых. – Князь улыбнулся: – Хотя, как молвишь, какая теперь разница? К бою!
– Да все на местах, готовы.
– Идем.
Савельев подошел к городьбе, встал рядом с Баженом Куликом.
– Ну что, Бажен?
– Обходят. С этой стороны три стрелка с пищалями, двое ратников с порохом да зарядами. И десяток всадников. Да вот, – Кулик указал за городьбу, – взгляни, сам увидишь.
