– Отстань от меня! Не лезь в это дело! – Еще и трубку швырнула.
Маша до сих пор не могла понять, отчего Катя наотрез отказалась пожить у них, пока ей не станет хоть немного легче. Места хватает, они ей всегда рады: живи, сколько нужно. Но, как ни уговаривала, как ни просила объяснить, в чем дело, – без толку.
– Не могу! – И точка.
А сама смотрит сквозь Машу, будто и не видит, и голос чужой, незнакомый – холодный, застывший, механически уверяющий, что все в порядке.
Сейчас Маша шла к подруге, чтобы поговорить, узнать, что происходит.
«Забыть бы обо всем этом, – думала она, – вот что было бы лучше всего. Забыть и жить дальше».
Но как забудешь, если из каждого утюга только и говорят, что об их кошмарной находке. История, естественно, просочилась в прессу, и все СМИ – и республиканские, и федеральные – наперебой голосили про маньяка, который на протяжении почти десятка лет заманивал, похищал, держал в подвале, калечил и убивал молодых женщин.
Жертв было десять – все уроженки разных районов Татарстана или близлежащих регионов. Все числились пропавшими без вести: родственники заявляли об исчезновении, девушек искали, но безрезультатно.
Резонанс был таким мощным, что на главном канале страны собирались снимать ток-шоу, пригласив туда Катю, Машу и Леню – главных героев, раскопавших всю историю. Маше на работе проходу не давали, число подписчиков и друзей в соцсетях возросло втрое, только радости от этого никакой.
Ко всему прочему СМИ прознали и про дневник, куда писала сначала покойная жена маньяка, а после – его последняя жертва. «Записи с того света» – так этот дневник окрестили. Письменное свидетельство того, что испытывает обреченная на смерть женщина, ее последние слова – это была сенсация!
Обнародовать написанное пока не могли в интересах следствия, но Маша слышала, будто крупное издательство прикладывает усилия, чтобы получить возможность издать дневник, а какая-то кинокомпания собирается снимать документальный, а потом, возможно, и художественный фильм, которому заранее прочили славу «Молчания ягнят».
Полузаброшенный поселок Кабаново вмиг обрел популярность: название не сходило с первых полос газет, в объектив фотокамер попадали то соседи, то окрестные пейзажи. Любопытствующие, жадные до острых ощущений люди, особенно молодежь, толпами валили в Кабаново взглянуть на жуткий дом. Делали селфи на фоне забора, пытались пробраться внутрь или хотя бы заглянуть в окна.
«Падальщики», – брезгливо думала Маша, поражаясь непристойному интересу, который некоторые испытывали к чужим страданиям и смерти.
В центр всеобщего внимания могло бы попасть и небольшое издательство «Спектр», в котором долгие годы работал Никита, но издательство закрылось. Однако некоторые бывшие сотрудники проявляли активность, направо и налево рассказывая в Интернете о своем коллеге, делясь соображениями и выводами вроде «что-то в его поведении меня настораживало, но я не придавал значения».
От всего этого Катю, должно быть, с души воротило. Оказаться в фокусе нездорового интереса, да еще в такой момент, да к тому же по такой причине… Наверное, в этом и была причина ее отчужденности, нежелания общаться даже с ней, с Машей: как ушла от них – так и обрубила все концы. Но нужно было узнать наверняка.
Подходя к дому подруги, Маша решила заглянуть в магазин. Насколько она могла предположить, у Кати в холодильнике шаром покати. Сто процентов – питается от случая к случаю, чем попало, ничего не готовит.
Отоварившись, нагруженная котомками и пакетами, она набрала код домофона и стала ждать ответа. Скорее всего, его не последует, и тогда придется либо подождать кого-то из соседей, либо позвонить в другую квартиру и попросить, чтобы открыли.
Но Катя удивила.
– Да? – прошелестел знакомый голос.
– Открывай, Сова, медведь пришел! – пропыхтела Маша.
Молчание.
– Я все равно прорвусь к тебе, не дури, – предупредила Маша.
Катя, видимо, размышляла над ее словами, решая, открывать или нет. Пока думала, подъездная дверь отворилась: вышел парень в ядовито-желтой футболке, с собакой на поводке, и Маша оказалась внутри. Ехала в лифте, рассуждая, как заставить подругу пустить ее в квартиру, и возмущаясь про себя: что происходит, в самом деле? Она, Маша, в чем виновата? Чего от нее-то шарахаться?
«Вот прямо так и скажу! Буду стучать, пока не откроет!»
Но биться в дверь не пришлось: Катя стояла снаружи, ждала. Увидев подругу, Маша ахнула и едва не выронила сумки с продуктами.
– Ты что, голодовку объявила? – попыталась она пошутить.
Катя молчала. Смотрела прямо, непроницаемо. Щеки ее ввалились, скулами можно было резать бумагу, на левой вдобавок – здоровенный синяк. Возле рта – глубокая ссадина, руки покрыты сетью порезов. Глаза обведены черными полукружьями, губы истончились. Темные тусклые волосы, свисающие неопрятными рваными прядями, выглядели давно не мытыми.
Маша подошла к подруге, механически, как кукла, переставляя ноги, улыбаясь по инерции и чувствуя, что щекам больно от этой искусственной улыбки.
– Зайдем? Я тут принесла… Кать? – Ей стало страшно, как там, в подвале.
– Тебе туда нельзя, – с видимым усилием разлепив губы, негромко проговорила Катя. Голос был глухим и неуверенным, словно она разучилась говорить.
– Почему? – тоже переходя на шепот, спросила Маша.
– Не важно. Нужно уходить. Там никому нельзя быть. – Все тот же лишенный интонаций, монотонный голос и сверлящий взгляд.
– Откуда у тебя синяк? Эти раны?
– В ванной упала. Поскользнулась.
– Катюша, ты меня пугаешь.
Соседняя дверь внезапно отворилась. Лилия Ивановна бочком выбралась за порог и окинула подруг цепким подозрительным взглядом. Брови ее были густо прорисованы косметическим карандашом, на сгибе локтя болталась матерчатая сумка. Не то правда в магазин собралась, не то услышала разговор и вышла в надежде раздобыть свежую сплетню о скандальной соседке.
На лице Кати отразилось что-то похожее на страдание или досаду. Должно быть, подумала, как некстати Лилия Ивановна высунулась из своей берлоги. Маша воспользовалась ее замешательством, решительно втолкнула Катю обратно в квартиру и захлопнула дверь за собой, не забыв поздороваться с любопытной старухой.
Оказавшись наедине с Катей в прихожей, Маша поставила на пол свои сумки. Катя, видимо, поняв, что подруга не собирается отступать, не послушается и никуда не уйдет, сникла и, будто обессилев, потеряв опору, привалилась к стене.
В квартире было прохладно и сумрачно: дело шло к вечеру, к тому же собирался дождь, а хозяйка еще и шторы задернула.
– Что у тебя, как в склепе? – не успев сообразить, что это может показаться бестактным, спросила Маша.
Скинула туфли и, снова подхватив свои пакеты, прошла в кухню мимо молчаливо стоящей Кати.
