Давно мертвая, но все еще продолжающая существовать в мерзком подобии жизни женщина силилась встать с кресла и дотянуться до Кати.
«Только не оборачиваться!»
Ужас был настолько безоглядным, что Катя не могла контролировать себя. Пока еле теплящееся сознание пыталось утверждать, что такого не бывает, что ей только кажется и покойники оживают лишь в ужастиках про зомби, тело в отчаянной попытке спастись действовало само по себе. Удвоив, удесятерив усилия, Катя внезапно оказывалась наверху, начинала толкать крышку люка.
«Все! Уже все! Я сейчас выберусь!»
Но крышка не желала поддаваться. Катя билась изнутри, колотила по ней, и в это мгновение к ее плечу прикасались холодные жесткие пальцы. От неожиданности, не совладав с собой, Катя оборачивалась.
Покойница была возле нее. Распластавшись на ступенях, как огромное насекомое, как отвратительный паук, она смотрела на Катю. Запрокинутое кверху лицо плотоядно ухмылялось.
– Ты одна из нас! – скрипела она. – Ты заперта здесь, и тебе не выбраться!
Катя с Машей сидели на скамейке в парке. Маша предлагала зайти в кафе, но Кате не хотелось в замкнутое пространство закрытого помещения.
Лавочка была жесткая, неудобная, и Маша ерзала, но Катя, казалось, не замечала этого. В руках она сжимала сумку, и чем сильнее волновалась, тем крепче стискивала ее побелевшими пальцами.
Закончив пересказывать свой сон, Катя умолкла, переводя дух. Даже здесь, среди людей, на улице, она не могла унять дрожи. Потому что больше не знала, где истинная реальность: тут, в мирном и живописном казанском парке, или там, в подвале с покойницей.
Маша молчала, думая, что сказать. Ей хотелось уйти домой, к родным, но долг многолетней дружбы не позволял оставить Катю одну.
– Это всего-навсего сон. Ничего такого не происходило. Я же знаю! – наконец проговорила она, отдавая себе отчет, что лжет. Ничего она на самом-то деле не знала. После того, что видела в квартире Кати, – уже нет. Маша не собиралась испытывать судьбу и возвращаться туда, но и лгать себе не собиралась тоже.
– Конкретно этого, может, и не было, а другое – было, – вполголоса возразила Катя.
– Да что было? Что происходит? Ты же не говоришь ничего! – не выдержала Маша, не зная, что ей делать, чем она может помочь.
– Хочешь, я скажу тебе, чей это дом? Тот, в Кабаново?
– Но я уже знаю…
– Ничего ты не знаешь, – прервала Катя. – Этот тот самый Никита, с которым я переписывалась, когда без Артура жила.
– Ты же говорила, что написала ему и… все. – Маша была потрясена, она не ожидала такого поворота.
– Все да не все.
Пока Катя рассказывала об угрозах, пропавшей переписке и остальном, о чем прежде не говорила, лицо Маши все сильнее вытягивалось.
– Мне все время казалось, что мы не одни в квартире. Помнишь паралич сонный, как вы сказали с Артуром? Я уверена, что кто-то был тогда со мной рядом! Потом надпись в ванной на зеркале, и еще ночью однажды… Вспоминать страшно. Буквально за день до гибели Артура меня толкнули, когда я возле зеркала стояла, в прихожей.
При этих словах Маша с трудом удержалась от вскрика, напряглась и сжала кулаки, но Катя ничего не заметила.
– Как раз накануне маминой смерти, вечером, я видела темную тень в коридоре. Она отражалась в кухонном окне. Да и мама тоже что-то видела, кричала же: «Уйди!» Я теперь понимаю: ей могло привидеться всякое. Мне самой чудился потоп, когда Артур умирал, и еще… – Она прикрыла глаза, судорожно, прерывисто вздохнула и договорила еле слышно: – Ты не представляешь, чего я насмотрелась в последние дни. Рассказать духу не хватает. Эти раны, ссадины… Может, когда-то и смогу рассказать, но…
Откашлявшись, Маша кое-как нашла в себе силы произнести:
– Катерина, ты себя слышишь? Это же сериал «Сверхъестественное»! Ты веришь, что познакомилась и общалась с мертвецом, с призраком, а теперь он не оставляет тебя в покое?
– Примерно так.
– Но ведь так не бывает, – бессильно проговорила Маша, и что-то в ее голосе заставило Катю обернуться и пристально взглянуть на подругу.
– Ты что-то почувствовала в моей квартире, верно? – проницательно заметила она, и Маша поняла две вещи.
Во-первых, что она в эту минуту ненавидит Катю, ненавидит, как никого и никогда в жизни, что больше не желает ее видеть, и презирает себя за это.
А во-вторых, укрепилась в своем решении никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать правды о том, что видела в Катиной квартире. Даже Леониду. Да хоть в церкви на исповеди. Потому что рассказать – значит признать. А признать – значит пустить кошмар в свою жизнь.
Маша изобразила улыбку. Улыбка вышла кособокой, ну да ничего, сойдет и такая.
– Ясное дело, нет, Кать. – Подруга хотела возразить, но Маша не позволила. – Ни я ничего не видела, ни ты. Хочешь знать, что происходит? Я тебе объясню. Извини, если скажу жестко. Не обижайся, но ты сейчас немного не в себе. У тебя сильнейший стресс. Потрясение. Мать покончила с собой, потом муж умер, все это меньше чем за неделю. У кого угодно крышу сорвет. Но ладно бы только это! То, что мы увидели в Кабаново… – Она нервно прикусила губу. – Я и сама ни одной ночи без снотворного не сплю, и Лелик тоже. Одно на другое наложилось, вот твой мозг и выкидывает разные фортели. К тому же ты там одна, в квартире, где мать с Артуром умерли! Это уму непостижимо, Кать! Тебе нужно сейчас же съехать оттуда, понимаешь? И все пройдет, все уладится. Поезжай пока… – Маша по привычке хотела сказать «к нам пожить», но в ту же секунду осознала, что тварь, облюбовавшая Катино жилище, может увязаться за ней. Поэтому после незаметной паузы продолжила: – Отдохнуть куда-нибудь. В санаторий лучше всего.
Она говорила и говорила, убеждая подругу, и сама уже почти поверила своим словам. Кто знает, может, вправду так будет лучше? Катя сидела неподвижно, профиль ее четко вырисовывался на фоне закатного неба. В парке становилось прохладно, ветер шептал в кронах деревьев над их головами, словно предупреждая о чем-то.
Катя смотрела на деревья и скамейки, которые до этого видела миллион раз, и ей казалось, что она попала сюда впервые. Наверное, нечто подобное чувствует слабо видящий человек после операции по коррекции зрения. Окружающий мир начинает выглядеть совсем другим – четким, цветным, более трепетным, выпуклым. Становится видна каждая тонкая линия, мельчайший штрих, и близкие уже не похожи сами на себя, и все кругом – чуточку чужое, почти инопланетное.
Мимо прошла пожилая женщина с собачкой на поводке. Старушка была сухенькая и маленькая, на голове у нее красовалась огромная нелепая синяя шляпа, которую она постоянно придерживала. Шла она мелкими, коротенькими шажочками, а собачка – рыжая, пушистая, похожая на персонаж из диснеевского мультфильма, деловито семенила чуть поодаль.
«Придут сейчас домой, хозяйка помоет питомице лапки, накормит, а потом вместе усядутся смотреть телевизор. Живут себе и живут, и сами не понимают, как им хорошо живется. Никто этого никогда не понимает. И я тоже не понимала, и ничего кругом не видела», – подумала Катя, а вслух проговорила, на полуслове оборвав пространный Машин монолог:
