Мне никогда не приходило в голову, что могла быть и другая причина тому, что моя нервозность так сильно обострилась сразу после помолвки с Ричардом. Почему я маниакально проверяла замки, почему начала получать звонки с заблокированных номеров, почему так яростно оттолкнула своего нежного, чувственного жениха, когда он решил пощекотать меня после просмотра «Гражданина Кейна».
Симптомы страха бывает трудно отличить от сексуального возбуждения.
В конце концов, все это время я не снимала с глаз повязки.
Глава 30
В последний раз я выхожу из «Сакса», не глядя охраннику в глаза, когда он проверяет мою сумку, и иду к квартире Эммы. Я пытаюсь убедить себя, что это тоже в последний раз. Что после этого я оставлю ее в покое. Я начну новую страницу.
«И что же будет на этой странице?» – раздается шепот у меня в голове.
Передо мной идет рука об руку пара. Они переплели пальцы, шагают в едином ритме. Если бы у меня спросили о том, как обстоят между ними дела, я бы, не задумываясь, сказала, что они счастливы. Они влюблены. Хотя, конечно, эти два состояния не всегда совпадают.
Я размышляю о том, как способ восприятия вещей определил ход моей собственной жизни. Все эти годы, будучи замужем за Ричардом, я видела вещи такими, какими хотела их видеть, или мне нужно было, чтобы они казались такими. Может быть, влюбленность ставит фильтр на наше восприятие; наверное, так происходит со всеми.
В моем браке существовало три правды, три альтернативные и иногда противоречащие друг другу реальности. У Ричарда была своя правда. У меня – своя. И еще была независимая правда, которую обычно сложнее всего распознать. Наверное, так происходит в любых отношениях: нам кажется, что мы вступаем в двусторонний союз с другим человеком, тогда как на самом деле мы составляем треугольник, один угол которого закреплен за безмолвным, но всевидящим судьей, в ведении которого реальное положение дел.
Когда я обгоняю пару, у меня звонит телефон. Я понимаю, кто это, еще до того, как вижу на экране имя Ричарда.
– Ты совсем с катушек съехала, Ванесса? – произносит он, как только я отвечаю на звонок.
Ярость, которую я почувствовала раньше, глядя на фотографию Герцога, накатывает с удвоенной силой.
– Ты приказал ей уйти с работы, Ричард? Ты сказал, что позаботишься о ней? – выкрикиваю я.
– Слушай меня, – мой бывший муж чеканит каждое слово. На заднем плане я слышу автомобильные гудки. Он явно только что получил фотографию, так что сейчас, наверное, стоит на улице перед зданием своего офиса. – Охранник сказал мне, что ты пыталась что-то передать для Эммы. Держись от нее подальше, поняла?
– Уже купил для нее дом, Ричард? – я не могу удержаться и продолжаю провоцировать его, как будто только теперь могу выплеснуть все, что держала в себе все эти годы. – Что ты сделаешь, когда она впервые тебя разозлит? Когда окажется, что она не идеальная женушка, о которой ты мечтаешь?
Я слышу, как с хлопком закрывается дверь машины, и внезапно все звуки окружающего города стихают. Молчание, потом знакомый мне голос в отдалении, который крутят в записи на телевизионном канале нью-йоркского такси: «Пристегнитесь, ради вашей же безопасности!»
Ричард в совершенстве владеет искусством всегда опережать меня на шаг; он точно знает, куда я направляюсь. Он сел в такси и попытается добраться до Эммы раньше меня.
Еще нет двенадцати; на дорогах свободно. По моим расчетам, от офиса Ричарда до квартиры Эммы можно доехать за пятнадцать минут.
Но я ближе к цели, чем он; «Сакс» был по дороге. Я всего в десяти кварталах. Если я потороплюсь, то обгоню его. Я ускоряю шаг, чувствуя тяжесть письма в сумке. Оно все еще у меня. Ветер холодит тело, покрывшееся легкой испариной.
– Ты чокнутая.
Я игнорирую его слова; они больше не могут заставить меня свернуть с пути.
– Ты рассказал ей, как поцеловал меня вчера?
– Что? – кричит он. – Это ты меня поцеловала!
На мгновение мой шаг теряет уверенность, но потом я вспоминаю, что говорила Эмме, когда впервые попыталась ее убедить: «Ричард это умеет! Он запутывает тебя, чтобы ты не могла отличить правду от фантазии!»
У меня ушли годы на то, чтобы в этом убедиться. Я увидела закономерность, только когда принялась записывать все, что роилось у меня в голове.
Я начала примерно через год после маминой смерти: завела секретный дневник, который хранила под матрасом в гостевой спальне. В этот черный «Молескин» я заносила все фразы Ричарда, которые можно было истолковать двояко. Я вела учет предполагаемым пробелам в моих воспоминаниях – серьезным противоречиям, как, например, желание переехать в пригород или утро после моего девичника, когда я забыла, что Ричард должен был лететь в Атланту, – и более незначительным, как якобы выраженное пожелание заниматься рисованием или ошибочное предположение о том, что виндалу из баранины – любимое блюдо Ричарда.
Я также скрупулезно регистрировала неудобные вопросы, которые не могла задать своему мужу: каким образом он узнал, что я не навещала тетю, когда втайне от него поехала в город. Я записала кое-что из того, что произошло на этой первой тайной встрече. Я представилась доброжелательной женщине, которая пригласила меня внутрь, и она предложила мне сесть на диван по диагонали от аквариума, полного разноцветных рыб. Сама она села по левую руку от меня на мягкий стул с высокой спинкой и попросила звать ее Кейт. «О чем бы вы хотели поговорить?» – спросила она. «Иногда мне кажется, что я совсем не знаю своего мужа», – сразу же начала я. «Почему вам кажется, что Ричард сознательно выводит вас из равновесия? – спросила она под конец нашего разговора. – Зачем ему это нужно?»
Вот в чем я пыталась разобраться долгими пустыми днями, пока Ричард был на работе. Я доставала дневник и размышляла о том, что анонимные звонки начались сразу же после нашей с Ричардом помолвки и происходили, только когда его не было рядом. Я записала, что помнила точно: я рассказывала Ричарду, как раскаиваюсь в том, что заставила Мэгги завязать глаза, как мучила меня именно эта деталь – я насильно принудила ее надеть повязку. Я добавила: «Почему тогда он попросил меня завязать глаза, когда мы ехали смотреть новый дом?» Я запротоколировала, как нашла унаследованную фигурку на торт, которую сделали спустя годы после того, как поженились родители Ричарда. Буквы на бумаге были смазаны моими слезами, когда я писала о таинственном исчезновении Герцога.
Когда меня начинала терзать бессонница, я выскальзывала из-под одеяла и прокрадывалась в гостевую спальню, чтобы заполнять страницы бесконечными размышлениями, наводняющими мой мозг по ночам; постепенно меня захлестывали эмоции, и буквы, написанные моей рукой, становились все более неряшливыми. Я подчеркивала отдельные мысли, рисовала стрелки, соединяя разные события, и делала пометки на полях. За несколько месяцев моя записная книжка была покрыта чернильными пятнами и полна почти наполовину.
