«Ну и хитер же старый дьявол!» – не без восхищения подумал Уильям о дяде.
Уильяма больше беспокоил второй абзац. «Я знаю Ричардсона…» В данном случае Уильям хорошо понимал, почему дядя Хэл опустил подробности: почту мог прочитать кто угодно, а уж послание с гербом герцога Пардлоу наверняка привлекло внимание. Хотя непохоже, что печать вскрывали, но Уильям не раз видел, как его собственный отец при помощи нагретого ножа ловко снимает печати, а потом возвращает на место, и не питал иллюзий по этому поводу.
Уильям озадачился вопросом: что именно дядя Хэл знает о капитане Ричардсоне и почему советует прекратить сбор информации? Судя по всему, отец рассказал дяде Хэлу, чем занимается Уильям.
А вот еще пища для размышлений: если бы папа сообщил брату о его, Уильяма, занятиях, то тогда дядя Хэл наверняка поведал бы отцу все компрометирующие факты о капитане Ричардсоне, коли таковые имеются. А если он это сделал…
Уильям отложил записку дяди Хэла и вскрыл первое письмо отца. Нет, ни слова о Ричардсоне… Во втором? Тоже ничего. И только в третьем нашлась завуалированная ссылка на разведку, да и то лишь просьба об осторожности и непонятный намек на его, Уильяма, рост.
«Высокий человек всегда заметен среди других людей, особенно если опрятно одет и смотрит прямо».
Уильям улыбнулся. Он ходил в школу в Вестминстере, где все уроки проходили в одной большой комнате, перегороженной занавеской, которая разделяла учеников на аристократов и простолюдинов. Однако мальчики разных возрастов учились все вместе, и Уильям быстро понял, когда и как стоит привлекать к себе внимание, а когда лучше оставаться в тени. Все зависит от окружения.
Ладно. Что бы там дядя Хэл ни разузнал о Ричардсоне, отца это нисколько не тревожило. Уильям напомнил себе, что информация не обязательно должна быть компрометирующей. За себя герцог Пардлоу не беспокоился, но был чрезвычайно осторожным в отношении своей семьи. Возможно, он всего лишь считал Ричардсона самонадеянным и безрассудным. Если дело только в этом, то отец, скорее, полагался на здравый смысл Уильяма, потому и не стал ничего писать.
В мансарде стояла духота, пот стекал по лицу Уильяма на рубашку. Фортнэм снова ушел. Из-под его койки торчал наполовину высунутый дорожный сундук, образуя с краем койки такой дурацкий угол, что на полу оставалось ровно столько свободного места, чтобы Уильям мог протиснуться к двери. С чувством облегчения Уильям вырвался на улицу. Воздух снаружи был жарким и влажным, но, по крайней мере, не спертым. Уильям надел шляпу и отправился искать, где встал на постой кузен Адам. «Возмутительно громоздкие» – звучало многообещающе.
Пробираясь сквозь толпу фермерш, которые направлялись на рыночную площадь, он почувствовал, как шуршит в кармане письмо, и вспомнил сестру Адама. «Дотти шлет свою любовь, что занимает гораздо меньше места». Дядя Хэл, конечно, хитрый дьявол, подумал Уильям, но и на старуху бывает проруха.
* * *
«Возмутительно громоздкие» вещи оправдали ожидания: книга, бутылка превосходного испанского хереса и к нему кварта оливок, а еще три пары новых шелковых чулок.
– Я завален чулками, – заверил кузен Адам Уильяма, когда тот попытался поделиться своим подарком. – Думаю, матушка покупает их оптом, а потом отправляет при первой оказии. Еще повезло, что она не додумалась прислать тебе новые подштанники. Я получаю по паре с каждой дипломатической почтой, и, как ты понимаешь, это довольно щекотливая тема для объяснений с сэром Генри… Впрочем, я бы не отказался от стаканчика твоего хереса.
Уильям так и не понял, шутит ли Адам насчет подштанников или нет. Кузен всегда держался степенно и серьезно, благодаря чему был на хорошем счету у старших офицеров, но еще он владел семейным трюком Греев – умел говорить самые возмутительные вещи, сохраняя невозмутимый вид. Тем не менее Уильям рассмеялся и крикнул вниз, чтобы принесли два стакана.
Один из приятелей Адама принес три и любезно остался – помочь в уничтожении хереса. Откуда ни возьмись появился еще один друг – уж больно хорош был херес! – достал из своего сундука полбутылки портера и добавил к угощению. Бутылки и друзья множились с присущей подобным сборищам неизбежностью, и вскоре все поверхности в маленькой, по общему признанию, комнате Адама были заняты либо одними, либо другими.
Уильям великодушно добавил к хересу оливки и, когда показалось донышко бутылки, провозгласил тост за свою тетушку и ее щедрые дары, не забыв упомянуть шелковые чулки.
– Хотя, думаю, книгу твоя матушка не посылала, – сказал он Адаму, с шумным выдохом опуская стакан.
Адам захихикал, его обычная степенность явно растворилась в кварте ромового пунша.
– Конечно, нет! И папа тоже. Это был мой личный вклад в оклутуривание… Я имею в виду, в развитие клутуры в колониях.
– Пиршество для очей и чувственности культурного человека, – со всей серьезностью заверил его Уильям, демонстрируя собственную способность пить и разговаривать, не теряя четкости произношения, сколько бы сложных буквосочетаний ни попадалось в процессе.
Последовали возгласы: «Что за книга? Какая книга? Давай, покажи нам эту замечательную книгу!», и Уильяму пришлось достать жемчужину своей коллекции подарков – экземпляр знаменитого «Списка ковент-гарденских леди», составленного мистером Харрисом, который в своем творении подробно описал прелести, специализацию, цену и доступность лучших шлюх во всем Лондоне.
Появление «Списка» было встречено восхищенными криками, затем последовала короткая борьба – каждый хотел первым заполучить томик. Уильям спас книгу, прежде чем ее успели разодрать на листочки, но позволил уговорить себя прочесть несколько пассажей вслух. Его артистичное исполнение вызвало восторженное улюлюканье и град оливковых косточек.
Чтение, несомненно, иссушает глотку, и потому было велено подать еще выпивки, которую тут же и употребили. Уильям не мог сказать, кто из участников попойки первым предложил учредить экспедиционный отряд с целью составить аналогичный список для Нью-Йорка. Впрочем, от кого бы ни прозвучало предложение, все радостно его подхватили и даже выпили по этому поводу ромового пунша: в бутылках к тому времени ничего не осталось.
Вот так и случилось, что Уильям обнаружил себя в трущобах: он в пьяном дурмане блуждал по узким улочкам, темноту которых изредка разрывали освещенные свечами окна да случайные фонари, подвешенные на перекрестках. Похоже, никто точно не знал, куда нужно идти, но в то же время вся подвыпившая компания дружно двигалась в одном направлении, словно почуяв некие флюиды.
– Как кобели за течной сукой, – заметил он и удивился, получив тычок и одобрительный возглас от одного из приятелей Адама: Уильям даже не осознал, что говорит вслух.
И все-таки он оказался прав, ибо в конечном итоге они набрели на переулок, в котором висели два или три фонаря, обтянутые красным муслином, их свет играл тусклыми кровавыми отблесками на приветливо приоткрытых дверях. От этого зрелища потенциальные исследователи радостно завопили и устремились вперед, на сей раз целенаправленно, лишь на минутку остановившись посреди улицы, дабы в кратком споре решить, с какого заведения начать инспекцию.
