В соборе, конечно, находились и другие люди – он никогда не пустовал, – но все перемещались по своим собственным орбитам, поглощенные собственной беседой с Телосом и триединой истиной древней веры. Исполинские размеры помещения превращали людей в карликов. Она начинала уже видеть ритм этой жизни, похожую на танец структуру, где вера требовала порой обособленности, а временами единения в мессе или других ритуалах, после чего толпа верующих снова распадалась на отдельных людей – но никогда не одиноких полностью.
Теперь и ей необходимо было побыть одной – помедитировать, переваривая слова капитана Нукиэля, который сейчас ждал, сгорая от нетерпения, на орбите над Дезриеном. И еще то, что сообщили ей советники – особенно ксенолог. Этот корабль – их единственная защита сейчас. Без него им скорее всего не выжить на Дезриене.
Она скользнула в ризницу и остановилась перед алтарем. С минуту она стояла молча, глядя на резное распятие – олицетворение муки. Это раздражало ее.
«Уж не думаешь ли ты, что пьешь за себя?»
Слова Томико из видения снова всплыли из памяти, и она заставила себя видеть человека на кресте таким, каким его должны видеть остальные – ну, например, те, что ждут сейчас на орбите, каждый со своей болью, со своим прошлым и будущим. При том, что как Верховный Фанист она являлась защитником всех вероисповеданий Дезриена, для дальнейшей жизни ей была выбрана эта; впрочем, не ей одной.
Глаза изваяния смотрели из-под тернового венца на удивление спокойно. «Он – это все мы, тысяча лет мира, растворенные в страдании». В мозгу всплыли слова древнего воителя с Утерянной Земли:
«ЭТО ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РАСПЯТО НА ЖЕЛЕЗНОМ КРЕСТЕ...»
Потом, оглянувшись еще раз по сторонам, она села в позу лотоса и замедлила дыхание.
Очистив сознание, она приступила к собственному единению с Телосом.
* * *
Спустя некоторое время Нукиэль, не веря своим ушам, смотрел на голографическое изображение Верховного Фаниста.
– Ч-что вы от меня хотите?
Элоатри вздохнула.
– Посадите их на их корабль – всех, включая Эренарха, двух других дулу и эйя, – и пошлите ко мне.
Нукиэль покосился на Эфрика, стоявшего вне поля зрения Верховного Фаниста. Эфрик развел руками.
– Прошу прощения, Нумен, – сказал наконец Нукиэль. – Это было бы прямым нарушением присяги и должностных обязанностей. Вы можете допросить их у нас на борту, но отпустить их я не могу.
– Я не собираюсь допрашивать их, капитан, – ответила она, и в голосе ее зазвенело раздражение; на мгновение ему показалось, будто голова ее увенчана огненной короной, а вокруг нее рушится синк Ференци. – Собственно, я обращаюсь к вам с такой просьбой не по своей прихоти, хотя, признаюсь, после всего, что вы мне рассказали, меня снедает нечто более, чем простое любопытство.
Она помолчала, размышляя. Потом лицо ее сделалось таким строгим, что Нукиэль не в силах был более переносить это.
– Капитан, полагаю, у вас в каюте есть компьютер?
Нукиэль зажмурился: внезапная смена темы застала его врасплох.
– Конечно.
– Хорошо. На основании положений протокола Габриэлина я приказываю вам исполнить мою просьбу. Вы можете найти протокол в списке боевых задач под шифром «Алеф-Нуль».
Нукиэль фыркнул. Последняя фраза убедила его в том, что он разговаривает с душевнобольной.
– В списке задач нет таких шифров – «Алеф-Нуль». И протокола такого тоже нет.
Эфрик забарабанил по клавишам, а он продолжал смотреть на голограмму седовласой женщины, размышляя, дадут ли ему увести «Мбва Кали» от планеты в случае, если он отвергнет ее приказ.
Его старпом вдруг испустил удивленное восклицание, и он повернулся к нему. Эфрик смотрел на него остановившимся взглядом; от его обычной невозмутимости не осталось и следа. Не говоря ни слова, он повернул монитор так, чтобы Нукиэль видел его. Там, под сияющим символом Солнца и Феникса, выстроились строки, которых он никогда еще не видел.
Он вопросительно посмотрел на Эфрика.
– Все подлинное, – кивнул тот. – Проверочная программа подтверждает.
Нукиэль быстро пробежал глазами по строкам – протокол Габриэлина был короток и предельно ясен – и повернулся обратно к Верховному Фанисту. Она смотрела на него спокойно и даже не без симпатии.
– Похоже, у меня нет выбора, – произнес он.
– И да свершится то, что желаемо, там, где это желаемо, – произнес за его спиной Эфрик, словно цитируя. Слова эти были Нукиэлю незнакомы.
К его удивлению, Верховный Фанист довольно засмеялась. Нукиэль обернулся к Эфрику, и тот, невесело улыбнувшись, сделал шаг вперед, в поле зрения камеры.
– Я вижу, у вас на борту есть любитель классики, – рассмеялась Элоатри. – Неплохо сказано, э... – она вгляделась в знаки различия на мундире Эфрика, – коммандер. Впрочем, это можно отнести к Мандале не в меньшей степени, чем к Дезриену. Уж во всяком случае самоуправство мне чуждо.
– А если бы и оно, – ворчливо сказал Нукиэль, махнув рукой в сторону монитора. – Выбора вы нам все равно не оставили.
– Выбора нет, но все же я не требую от вас, чтобы вы торчали в дюзы задницей.
Нукиэль поперхнулся, Эфрик сдержанно улыбнулся, а Элоатри снова рассмеялась.
– Простите меня, капитан, – сказала она. – Я хотела, чтобы вы поняли: мы здесь не все время проводим в молитвах и бдении. Мой отец был кадровым офицером – командовал боевой частью на «Мече Асоки». Поэтому я отношусь к вашей ответственности со всей серьезностью. Вы можете отрядить с ними двух пехотинцев в качестве охранников или принять другие меры, какие считаете необходимыми. – Лицо ее посерьезнело. – Но запомните одно: никто другой из вашей команды не должен покидать корабля.
Снова в сознании его возник образ Богини, стоящей в распадающемся на части Ференци.
– Но мне казалось... Мне казалось, я призван.
И тут лицо женщины, мягкое, только что светившееся почти материнской любовью, исказилось в почти нечеловеческом сострадании. Нукиэль не мог бы сказать, почему, но он вдруг ощутил ужас, и пока она говорила, Дезриен стиснул его в своих объятьях, которые – он твердо знал это – не отпустят его уже никогда.
– Мне очень жаль, капитан, но Богиня ничего не говорила нам о вас. Ваше время еще не пришло.
Изображение затрепетало как пламя и исчезло.
* * *
Соларх (Первого Класса) корпуса морской пехоты Арторус Ванн стоял на часах у стены и размышлял об обстоятельствах, благодаря которым ему – возможно, единственному в своем роде – довелось служить почетной охраной всем трем Крисархам.
Последний оставшийся в живых Крисарх сидел сейчас перед ним, ужиная с капитаном и коммандером Эфриком. Нынешнее назначение Ванна вряд ли было случайным: Нукиэль наверняка покопался в личных делах и обнаружил, что перед тем, как Ванна перевели на «Мбва Кали», тот служил на Талгарте.
