* * *
Жаим увидел этот огонь, едва ступив в это святое место, но держался от него подальше.
Некоторое время он держался у стены, наблюдая. Он видел, как вошла маленькая женщина, в которой безошибочно узнавался главный здесь. Он видел, как эйя реагировали на нее так, как не реагировали ни на одного другого человека, он видел, как Ивард вышел ненадолго из своего транса, когда женщина дотронулась до него в своем ритуальном благословении. Он видел, как Вийя ответила на ее приветствие вызовом и вышла; он видел, как женщина отослала Брендона в другую часть здания, словно малого ребенка.
Он видел, как скользнула в сторону Марим – вне всякого сомнения, в поисках чего-нибудь, не прибитого гвоздями, чтобы это можно было сунуть в карман. Он видел, как Локри, ненависть, которого к панархистам за копание в его прошлом только выросла, нашел выход и исчез.
Он видел, как ноги сами несут Монтроза к органу, и очень скоро услышал его знакомую игру. И еще он видел Осри, шатавшегося по залу словно загнанный зверь, пока его отец хранил на лице дипломатическую мину: ни тот, ни другой не доверяли этому месту ни на грош.
Жаим мог понять их: он тоже не доверял ему. Это как то, темное отражение Пути – ритуалы прекрасны, но насквозь фальшивы.
Он видел, как одна из конвоиров заняла позицию невдалеке от него. Повинуясь импульсу, он пошел к ней; лучики красного света били в глаза. Он повернул голову и посмотрел наверх: ему всегда нравились витражи. Красные лучи били из фрагментов мозаичных изображений. Некоторое время он смотрел на них, потом в памяти его всплыли слова:
Красные врата, чей аспект – настоящее.
Откуда это? Воспоминание исчезло почти сразу же. Он тряхнул головой и подошел к женщине-морпеху.
– Мне хотелось бы вернуться на корабль, – сказал он. Она покачала головой.
– Нам приказано держать вас вместе, по крайней мере до новых распоряжений.
– Но Вийя вернулась.
– За нее просила Верховный Фанист, – последовал ответ.
Что ж, в таком случае вполне естественным шагом было бы найти Верховного Фаниста, чтобы она замолвила слово и за него. Впрочем, ему не слишком хотелось встречаться с этой женщиной. У него не было желания спорить об истине или отсутствии таковой с шаманом; что бы ему ни говорили, он знал правду: Рет мертва. Их душам не соединиться, несмотря на годы ритуалов, несмотря на всю их любовь друг к другу...
Он зажмурился, отгоняя образы. Если кому из них двоих и суждено пересечь по мосту ущелье Тайн, то только Рет. Он не знал никого другого столь спокойного, столь преданного Огню.
Он посмотрел вдоль нефа и уперся взглядом в мерцающую свечу. Вот тебе и настоящее: огонь есть и здесь, а Там – ничего. А здесь он сжигает тебя.
Он увидел, что Омилов с Осри разглядывают картины, и решил, что это не худший способ убить время. Отвернувшись от огня, он пошел к западной стене, останавливаясь, чтобы посмотреть на витрины, знакомясь со священным искусством этой незнакомой ему ветви Пути. Изображения Святой Троицы или людей, предаваемых мучительной смерти, казались ему странными. Поначалу он решил, что такой могла бы быть должарианская религия, но за исключением одного изображения распятого на кресте человека остальные вызывали у него совсем другие чувства.
Разумеется, тройная символика перекрывалась более привычным равновесием четырех частей. Даже само здание собора имело в плане прямоугольную форму.
Он поднял взгляд на свет, струившийся из окон в западной стене, и снова в памяти всплыли слова:
Врата Феникса, чей аспект – необратимость.
Что ж, это вполне подходит, с улыбкой подумал он, сворачивая вдоль северной стены. Феникс: та птица, которая сгорала в огне и возрождалась вновь. Еще одна красивая сказка. Жаим тряхнул головой. Необратимость: ее нет, и ее уже не вернуть.
«Разве что я пошлю Хрима за ней следом – клянусь в этом».
Путь Уланшу тоже обещал необратимость. Огонь гнева, горящий ради мести. Вот это не сказки.
Он задержался и посмотрел в сторону алтаря. Закатный свет из окон оставлял восточную часть интерьера в тени, и огонь свечи был не больше точки. Гнев горит ярче, чем дух.
Разминая руки, он пошел дальше.
Ещё несколько картин – и он снова увидел Омиловых. Старику, похоже, было дурно, а глаза Осри не горели обычной ненавистью. Может, это Откровение поразило их своими стрелами?
«Все к лучшему – успокойтесь немного», – хотелось ему сказать им, но, разумеется, он промолчал. За исключением Брендона, никто из чистюль не пытался разглядеть в рифтере человека. Его мнение им безразлично, так что не стоит тратить сил и времени, чтобы пытаться донести его до них.
Он спросил их только, где он может найти Верховного Фаниста, и они ответили ему достаточно вежливо, и он пошел дальше. Манеры чистюль... дулу. Слоновая ко...
«Врата Слоновой Кости, чей аспект – независимость».
Теперь он вспомнил: Мандала. Сокровища чистюль хранились в аванзале Слоновой Кости, и Ивард видел все это. Жаим вспомнил, как мальчик говорил все это в бреду по дороге на Дис.
Независимость. Это ему понравилось.
Вдыхая аромат благовоний, он пошел к алтарю. Огромное круглое окно – роза – в восточной стене сияло многоцветьем красок. Вечный круг, напомнивший ему последнюю из панархистской четверки:
«Врата Алеф-Нуль, чей аспект – превосходство».
Красота, лишенная смысла, подумал он, остановившись прямо перед алтарем. Впрочем, красота – она и есть красота. Он может наслаждаться ею, не пытаясь найти смысл. «Превосходство» просто означает, что человек может отрешиться от прозы повседневности, чтобы созерцать изящество формы, цвет или их сплав. Но стоит отвернуться от этого, и радость исчезает. А когда умирает тело, исчезает дух.
Исчезает.
Свеча горела ровным пламенем. Глядя на огонь, Жаим ощутил прикосновение Откровения и усилием воли отогнал его. Радуясь одержанной победе, он услышал шарканье подошв по каменному полу, обернулся и увидел Верховного Фаниста.
– Это религия чистюль... то есть религия дулу, – неожиданно для самого себя сказал он в ответ на ее выжидающий взгляд.
Она улыбнулась.
– Когда она зарождалась, она была религией бедноты и изгоев.
Жаим пожал плечами. Слушать историю ему не хотелось.
– На другом конце этого континента у нас есть анклав серапистов, – сказала она.
Жаим снова пожал плечами и бросил на нее еще взгляд, прежде чем вернуться к созерцанию огня.
Ее брови слегка приподнялись.
– Траурные пряди?
Вопрос был достаточно прозрачен, чтобы ответить на него возможным образом.
– Ритуалы помогают хранить близкого человека в памяти, и потом, они красивы.
