Моррийона начало трясти. Это было хуже, чем он представлял себе. Если Эсабиан войдет сейчас и застанет Анариса упражняющимся в древнем, запретном искусстве Хореи, он убьет его немедленно.
Он шагнул вперед и боязливо дотронулся до плеча должарианца. Реакции не последовало, если не считать того, что лицо Панарха сменилось новым, женским. Моррийон набрался храбрости, схватил плечо крепче и затряс.
Внезапно хлопья осели на пол. Моррийон отступил на шаг. Еще несколько секунд Анарис продолжал сидеть, потом медленно встал и повернулся. Моррийон отступил еще на шаг, напуганный до тошноты. Из носа у Анариса шла кровь, глаза покраснели, вены на лбу вспухли и пульсировали.
С минуту он смотрел на Моррийона, не узнавая. Потом взгляд его, наконец, сфокусировался, и гнев исказил его лицо. Моррийон отчетливо ощутил, как запахло смертью.
– Властелин, – выдавил он из себя, с трудом ворочая языком от страха. – Ваш отец, Аватар, принял решение. Они направляются сейчас сюда, чтобы готовить вас к эгларрх демачи дираж'ул.
Анарис отреагировал так, словно его ударили. Мгновение он стоял задыхаясь и гладя на бори безумными глазами. Потом бросился из комнаты, и Моррийон услышал через открытую дверь звуки рвоты.
Вернувшись, он без сил рухнул в кресло, но глаза его приняли осмысленное выражение. От устрашающей злобы на лице не осталось и следа.
– Ты поступил правильно, – мягко произнес он. – Теперь у нас нет секретов друг от друга, – добавил он с мрачной улыбкой.
Он встал и, двигаясь с неожиданной кошачьей грацией, стиснул его плечо так сильно, что Моррийон с трудом сдержал крик.
– Никто живой, – произнес Анарис, отчетливо выговаривая каждое слово, – не знает об этом.
Выдержав еще одну мучительно долгую паузу, он отпустил плечо бори и зашагал через комнату, на ходу скидывая с себя одежду.
Наблюдая за тем, как Анарис переодевается в строгую черную, сообразную предстоящей церемонии одежду, Моррийон вспомнил ударение, которое сделал тот на слове «живой», и сам удивился своему возмущению при мысли об этом.
Он подавил эту опасную мысль.
«Угроза, в которой нет необходимости, – слабая угроза», – подумал он. Это просчет, с которым еще предстоит справляться, если Анарис рассчитывает завоевать трон и удержать его.
Потом загудел сигнал у двери, и Моррийон собрался с силами, приготовившись к следующим критическим часам.
* * *
Шаттл вырвал их из предрассветных сумерек в день и понесся навстречу «Кулаку Должара», где должна была состояться церемония, – подальше от дворца, от проклятой панархистской слабости. Анарис смотрел в иллюминатор и наслаждался символизмом происходящего. Действительно, шаттл нес их на восток, ускоряя рассвет.
Перелет прошел в молчании; даже если бы он хотел говорить – чего не позволяла ему боль, все еще стискивающая его виски, – это исключалось одним фактом присутствия Аватара. Рядом с ним молча сидел Моррийон, делая какие-то заметки в своем компьютере.
Почетный эскорт, возглавляемый лично кювернатом Ювяшжтом и старшими офицерами линкора, приветствовал их в причальном отсеке. После недолгой поездки лифт высадил их у входа в гулкую молельню, где охранял семейные тайны череп Уртигена, отца Эсабиана. Моррийон и Барродах остались ждать их за дверями: только Истинные Люди могли присутствовать на церемонии, имеющей произвести Анариса в законные носители Духа Дола.
Внутри было холодно; дыхание паром вырывалось из их ртов, вторя двум столбам благовонного дыма над алтарем. Между ними лежал моток черной шелковой нити, казавшийся живым в неровном свете высоких свечей, отлитых из плоти Уртигена его сыном, Эсабианом.
Они молча разошлись по местам. Эсабиан подошел к алтарю, Анарис справа и чуть сзади его. Аватар поднял руки, и широкие рукава его угольно-черной мантии скользнули вниз, обнажив шрамы на запястьях от бесчисленных ритуальных церемоний.
– Даракх этту хурреш, Уртиген-далла, цурокх ни-веш эн-ташж анторрх, эпу катенн-хи хрич и-Дол... – начал он. Это значило: «Яви нам свое присутствие, о великий Уртиген. Не отврати от нас взгляда своего, ибо всех нас связывает дух Дола...»
Согласные звучали в морозном воздухе еще более хрипло. Краем глаза Анарис видел, как напряглись лица Ювяшжта и других свидетелей его вступления в права наследования.
В должный момент он шагнул вперед, присоединившись к отцу в церемонии приношения крови, являющейся почти обязательной составляющей почти всех должарианских ритуалов. Выкованный вручную стальной ланцет холодил запястье и тут же обжег его, когда дымящаяся кровь плеснула на угли благовоний, добавив к их приторному аромату запах раскаленной меди.
Но даже возвысив голос в ритуальных фразах эгларрх демачи-дираж'ул, Анарис не прекращал размышлять. В голове его роились образы – не Чжар Д'Оччи или отшлифованных ветрами скал и льдов Деммот Гхири, но теплого мрамора Мандалы и строгих садов Малого Дворца. Он попробовал отогнать их, но они не подчинялись ему. Даже здесь, перед выхолощенной святыней его семейного алтаря, они держали его душу с силой, которую он не мог игнорировать.
...Гемма эг штал... Мысли его зацепились за строку из молитвы. Кровь и железо. Перед глазами его стояло лицо Геласаара – воплощение совсем иного сплава мягкости и силы, сплава, которого он никогда не понимал до конца. Лицо чуть расплылось и соткалось вновь в Образ младшего сына Панарха; Анарис испытал приступ гнева и одновременно предвкушения. Он понимал, что Брендона доставят на Арес, где он примет отцовскую мантию. Примет ли? Сможет ли? Действительно ли им обоим предстоит похожая борьба – с поправкой, разумеется, на разницу культур?
Анарис вдруг ощутил, как дух его вырывается за пределы этого гулкого помещения; возбужденный, он представил себе Тысячу Солнц как нечто, полностью доступное его чувствам, как что-то, что можно держать в руках словно доску для игры, а напротив знакомое, ненавистное лицо соперника.
Рядом с ним отец сплел собственную дираж'у с той, что лежала на алтаре, образовав из них сложный, замысловатый узел. Он повернулся к Анарису, все еще не отделавшемуся от живого, почти осязаемого образа.
– Пали-ми креучар би пали-те, дира-ми би дира-те, хатч-ка ми би хрич-те, – продолжал Аватар. «Да сплетутся моя месть с твоей, мои проклятия с твоими, мой дух с твоим».
Быстрым движением он коснулся паутиной шелковых нитей лба, губ, сердца и паха Анариса. Анарис взялся за конец узла и потянул; две нити разделились, сплетясь каждая в совершенно одинаковые узлы.
– Эйархх! – Хриплые согласные, сорвавшись с губ Аватара, разорвали тишину. Свершилось!
– Эйархх! – эхом отозвался Анарис.
– Эйархх! – повторили зрители.
Но кланяясь вместе с отцом алтарю, поворачиваясь и выходя из молельни, Анарис знал, что ничего еще не кончено.
