И она побежала.
Сначала медленно, борясь с негнущимися ногами и мешающей юбкой, а затем быстрее.
Теперь страха не было. Вперед толкала безумная жажда жизни, такая сильная, что Саша не успевала обернуться. Маленькие ножки в бархатных ботинках утопали в снегу, ледяные брызги разлетались в стороны, деревья приближались, скакали перед глазами, обещая одновременно смерть и спасение.
Саша упала, лицо коснулось островка снега, корка обрезала щеку, но некогда было себя жалеть. Некогда. Упираясь ладонями в жидкую холодную землю, она резко поднялась и побежала дальше, слыша за спиной скрипучий хохот отчима. Хохот гораздо лучше лая собак, надо торопиться… Ручей… В лесу есть ручей… Она должна добраться до него раньше, чем ее увидят гончие.
Интуиция загнанного зверя уже рождалась в трясущейся душе Саши и ветками, запахами, поваленными деревьями, почти невидимыми тропинками указывала путь.
«Нельзя останавливаться. Я смогу…» – вспыхивали мысли, а тело через короткий промежуток времени предательски умоляло сдаться, лечь на землю и ждать неминуемой гибели.
Лес становился гуще, юбка все липла и липла к ногам, руки и шею пронизывал колючий холод, силы заканчивались, и Саша помогала себе тем, что отталкивалась от деревьев. И вот ветер принес нетерпеливый лай гончих, а значит, собаки спущены, и нужно бежать еще быстрее. Но через мгновение Саша увидела то, к чему стремилась, – ручей!
«Я смогу, я смогу, я смогу…»
Снег на берегу ручья почти растаял, но вода местами была еще спрятана под прозрачным стеклом льда. Не раздумывая ни секунды, перечеркивая слабость, Саша шагнула в ледяную воду. Теперь собаки собьются со следа, потому что вместо дороги у нее под ногами будет быстрое течение, уносящее прочь любые запахи.
Вдох, выдох, и Саша вновь побежала. Снег, набившийся в ботинки, теперь был пропитан чистой водой ручья, до того холодной, что немели пальцы. Лай собак то отчетливо слышался, то стихал, то казалось, что опасность совсем рядом, то чувствовалось полное спасение, то приходило равнодушие, настойчиво тянущее к земле. Саша не смогла бы сказать, сколько бежала, сколько шла, сколько падала и вставала, повторяя: «Я смогу». В какой-то момент звуки леса исчезли, темень сгустилась, и из груди вырвался сдавленный стон…
Саша очнулась на краю большого поля. Уже рассвело, и хорошая видимость неожиданно удивила, будто не верилось, что существует утро с голубым небом, перистыми облаками и пением птиц. Ноги ныли, боль медленно поднималась выше к животу, хотелось немедленно снять ботинки и тереть, тереть кожу, пока под ней не забурлит кровь и не появится хоть капля тепла.
«Просто надо идти не спеша, по чуть-чуть… Все получится».
Посмотрев вверх, Саша зажмурилась, солнце обожгло израненное лицо, но губы вдруг растянулись в улыбку, и слезы радости скользнули по щекам.
Она жива и свободна.
Свободна!
Местность была незнакомой и неприглядной, и приходилось выбирать направление, куда двигаться дальше. Саша рассудила, что рядом с полем всегда есть дорога и какое-нибудь поселение и нужно хорошенько осмотреться, чтобы отыскать людей. Сил немного прибавилось, но мешал озноб. Чашка горячего чая явилась бы восхитительным лекарством, но сейчас о такой роскоши оставалось только мечтать.
Если в лесу деревья не давали снегу таять, закрывая солнце плотной сеткой голых веток, то здесь уже царствовала весна. Коричневая земля, пучки прошлогодней травы, лужи… Идти было гораздо легче, но Саша понимала: слабость и холод не позволят ей совершить длинный путь. Двигаясь вдоль борозды, заполненной водой, она всматривалась в даль, останавливалась, куталась в мокрую накидку и вновь шла.
Возле сосен показалась крыша дома. Впрочем, эту лачугу назвать домом можно было с большим трудом. Покосившиеся стены, чердачная дыра, приставленные бревна, играющие роль опор, крыша, напоминающая разворошенное гнездо огромной птицы… Но эта старая нелепая постройка показалась Саше самым замечательным чудом, которое только могло быть на свете. Чувствуя приближение слез, она закусила губу и поправила волосы. Даже если окажется, что в лачуге давно никто не живет, – не беда, можно передохнуть, высушить одежду, чтобы потом отправиться дальше. Куда? Ответ уже начинал обретать очертания.
Подойдя ближе, Саша поняла, что жилище вовсе не брошено: рядом с дверью стояла лохань, наполненная скрученным бельем, на потрескавшейся, изъеденной лишайником скамейке лениво лежала дымчатая кошка, на солнце сушились глиняные темно-коричневые горшки, раскрашенные мелкими трещинами. Но дворик нельзя было назвать радостным, казалось, жизнь здесь давно замерла, и это не реальные предметы вокруг, а мазки масляной краски, давно потерявшей изначальный цвет.
– Есть кто-нибудь?! – остановившись возле горки наколотых дров, спросила Саша.
Внутри дома раздался продолжительный скрип, лязгнули петли, дверь медленно отворилась, и на пороге появилась старая сгорбленная женщина в зеленой вязаной кофте и длинной бордовой юбке с замызганной бахромой по подолу. Из-под платка торчали жесткие седые волосы, лоб избороздили глубокие морщины, крючковатый нос делал выражение лица злым, и с первого взгляда было понятно, что старуха – цыганка.
– Чего надо? – недовольно спросила она, цепко изучая Сашу с головы до ног.
– Доброе утро… Извините… Можно ли у вас умыться и обогреться?
– Ты кто такая?
– Меня зовут Александра. Я ненадолго…
Это все, что она могла сказать.
На губах старухи появилась тонкая усмешка, сильно хромая на правую ногу, она подошла к Саше и заглянула в ее глаза, точно хотела прочитать прошлое незваной гостьи. От такого взгляда по спине поползли мурашки и заволновалась душа, но, наверное, хозяйка имела право знать, кого предстоит впустить в дом. Бесцеремонно схватив Сашу за руку, цыганка поднесла ладонь девушки к носу и почти сразу оттолкнула ее. Голова старухи затряслась, сухие морщинистые щеки задергались, и стало ясно, что она беззвучно смеется.
– Заходи, – наконец разрешила старуха и без подробностей добавила: – А смеялась я не над тобой. Есть над кем смеяться.
Саша много слышала о цыганах, особенно в детстве. Их часто обвиняли в краже лошадей и детей. Хотя не получилось бы вспомнить ни про одного похищенного в округе ребенка, наверное, это был тот случай, когда деревенским нравилось верить в страшные истории. Кочевая жизнь, простота быта, непонятные традиции, загадочное гадание и предсказание судеб – все это вызывало опасения, и далеко не каждое село готово было принять табор на постой. Но Саше не приходилось выбирать, и после пережитого ночью требовалась хотя бы небольшая передышка.
– Раздевайся, – скомандовала цыганка, когда за спиной закрылась дверь.
– Что?
– Снимай с себя все, если не хочешь умереть.
В маленькой тесной комнате с низким потолком горела только одна свеча, и разглядеть лицо старухи не получилось. Саша медленно сняла накидку и замерла, не в силах задать хоть какой-нибудь вопрос.
