– Я только согреться…
– Ручей может превратиться в дорогу, но за это придется расплачиваться ногам, – усмехнулась цыганка.
– Откуда вы знаете?
– Зови меня Гедой. Вижу, ты из знатных… – Она недовольно фыркнула. – Чтоб разговаривала со мной по-простому. Останешься до утра, а потом уйдешь. Не та собака, что в спину лает, а та, что чужой погибели ждет. Снимай платье, чего стоишь?! Разотру тебя перцовой настойкой. И на вот, выпей, кровь с огнем надо перемешать, иначе не согреть твое слабое тощее тело.
Взяв из рук Геды отчего-то очень легкую, почти невесомую плошку, Саша поднесла ее к губам и, чуть помедлив, быстро выпила горькую обжигающую жидкость. В горле запершило, в груди вспыхнул пожар, а в голове запульсировала настойчивая мысль: «Если я не умру сейчас, то проживу очень долго».
* * *
До Казанского вокзала она добралась на метро, повезло – электричку не пришлось долго ждать. Ехать в экспрессе вполне комфортно: мягкие кресла, кондиционер и можно купить кофе или чай, а еще шоколадку… Устроившись у окна, Катя несколько минут получала удовольствие от дороги, до Бронниц – час, она еще успеет вспомнить каждое слово и каждый взгляд Мелихова, а сейчас небольшая заслуженная передышка.
Допив кофе, Катя позвонила Горину и порадовала его объемом предстоящей работы: Федор дал согласие и на статью, и на интервью, и к тому же не торопит со сроками. «Выжми из него все соки, только делай это аккуратно и ласково», – порекомендовал Сергей Юрьевич и пожелал удачи. «Еще неизвестно, кто из кого выжмет», – подумала Катя.
От станции она шла чуть больше километра, привычно разглядывая знакомые с детства дачные домики. За последние три года поселок разросся, теперь строили крепкие, добротные дома, и даже встречались трехэтажные.
Около колонки Катя свернула, торопливо подошла к зеленому забору, давно требующему покраски, открыла калитку и шагнула на узкую дорожку. Калитку не было смысла запирать на замок: заросшие травой десять соток, длинный одноэтажный дом с протекающей крышей, построенный бабушкой и дедушкой более двадцати пяти лет назад, не могли заинтересовать воров. Как же хотелось оживить участок, поселить здесь красоту и порядок, но на перестройку дома требовались приличные деньги, которых, увы, не было.
«Бабушка и дедушка, обещаю, когда-нибудь я все исправлю. И лет через тридцать я тоже буду проводить лето на нашей даче с внуками. Кстати, надо научиться печь пирожки или воздушные булочки с корицей… Как же они вкусно пахнут».
Думая то об одном, то о другом, Катя старалась отвлечься, но сердце уже билось чаще, колени пружинили, и по спине пробегал легкий холодок. Заглянув в сарай, вынув из жестянки связку ключей, она быстро зашла в дом, миновала серенькую, потрепанную временем кухню и устремилась в дальнюю комнату, где в окружении книг раньше любил отдыхать дедушка. Скрип половиц сопровождал каждый шаг, и хотелось идти быстрее, чтобы эти плачущие звуки не добавляли волнения.
Распахнув дверцы мрачного, темно-коричневого шкафа, Катя взобралась на табурет, подняла руки и коснулась того, зачем приехала.
– Ну, здравствуй, проклятие нашей семьи, – прошептала она, осторожно спустилась с табурета, подошла к окну и положила на стол, застеленный самой обыкновенной цветочной клеенкой, знаменитый русский линейный корабль четвертого ранга. – «Полтава», – произнесла Катя и задержала дыхание, пытаясь успокоить вихрь налетевших чувств. – Подлинник. Работа художника и мастера XIX века Матвея Глинникова.
Когда-то дедушка учил ее считать пушки, так и состоялось первое знакомство с математикой. Одна, две, три, четыре, пять… Пятьдесят четыре. На корме две симметричные конные фигурки Георгия Победоносца, пальмовые ветви, сирены, лавровые венки… Неторопливая, чуткая и тонкая работа, будто корабль украшен тончайшими кружевами. Паруса вот поникшие, один флаг отломан и примотан к мачте вощеной ниткой.
«Это я случайно сломала и боялась признаться дедушке несколько дней… Сколько мне тогда было? Лет десять…»
Катя обняла себя за плечи, закрыла глаза и простояла так минуты три, вспоминая далекое детство и голоса тех, кто уже никогда не будет рядом. Соленый привкус одиночества появился на губах, и Катя быстро прошлась по дому, фотографируя взглядом те предметы, которые были особенно дороги: самовар и глиняную турку, коробку с нитками и зеленую настольную лампу, древнюю печатную машинку и стопку атласов, да много чего… К столу она вернулась с палантином, связанным бабушкой. Он уже давно потерял яркость и стал похож на потрепанный ветром и морской водой парус. То, что нужно. Чуть помедлив, Катя нажала на третью верхнюю пушку, и мачты «Полтавы» сами легли на палубу. Обернув корабль палантином, прижав его к груди, точно ребенка, она вышла из дома и направилась к станции.
«Федор, я все же хотела бы переехать в отель. Возможно, сегодня. Вы правы, так будет удобнее и лучше. Катя», – написала она эсэмэс уже из электрички.
«Да, конечно. Буду ждать», – пришел ответ довольно скоро.
Глава 7
Не успев хорошенько позавтракать, приглушив голод лишь бутербродом с колбасой, Глеб отправился на Поварскую. Предчувствие перемен щекотало нос и вызывало острый приступ нетерпения, но пока приходилось таскаться за подопечной, подслушивать, подглядывать и довольствоваться этим. Нельзя пропустить ту важную точку отсчета, от которой и начнет свой путь… «Твоя великая любовь, крошка. А то, как бы я чего не напутал, практика показывает, что это может продлить и мои, и твои мучения на несколько дней или даже недель. Мы же с тобой предпочитаем короткий путь к счастью, правда?»
Катя зашла в отель «Тасман», и Глеб улыбнулся (дорога от дома до редакции и обратно порядком надоела). Он бы мог пойти следом, но все же решил пока остаться в тени, никто не знает, как будут развиваться события далее, лучше не торопиться.
Из отеля Катя вышла взволнованной, Глеб уловил дрожь в ее душе и прищурился, пытаясь прочитать на лице как можно больше. У нее наверняка была с кем-то встреча, и этот человек ее расстроил. Нет. Екатерина Щербакова не огорчена… «Она нервничает». Глеб ускорил шаг, чтобы сократить расстояние между ними, провел пятерней по волосам, пересек проезжую часть и зашагал по противоположной стороне улицы.
Когда Катя оказалась на вокзале, а затем села в электричку, Глеб, помня Утятино, мысленно простонал: «Опять леса и поля? Давай-ка возвращайся в Москву, я не любитель удобств во дворе».
Из покосившегося дачного домика Катя вынесла небольшой продолговатый предмет, завернутый не то в шарф, не то в плед. Глеб прищурился, стараясь максимально включить воображение: «Ну и что там?» Но голод выдал только одну версию, которая изрядно развеселила: «Запеченная с яблоками утка или гусь».
Предмет Катя несла осторожно, и Глеб сделал вывод, что вещь хрупкая, не слишком тяжелая, и существовала большая вероятность того, что она имеет отношение к отелю «Тасман». Волнение ушло, на лице Кати теперь отражалась задумчивость, будто предстояло решить очень важный вопрос.
