После долгого и кропотливого изучения Федор методом проб и ошибок пришел к разгадке. Аккуратная лесенка, ведущая вниз, теперь вынималась, после этого получилось вынуть и грот-мачту вместе с прямоугольной частью палубы. А дальше – просто. Нужно лишь просунуть несколько пальцев в образовавшуюся пустоту и взять то, что таилось на дне «Полтавы» долгие годы, – небольшую треугольную коробочку, обернутую пожелтевшей бумагой.
Глава 20
Ольга приехала раньше, традиционно села за столик Андрея и все же заказала текилу, хотя уже давно зачислила ее в разряд надоевшего алкоголя. Может быть, пить одной и не слишком красиво, но ее это точно не волнует. Где Федор откопал эту сероглазую журналистку… И зачем ему вообще понадобились статья и интервью? Прекрасно же жил без этого раньше.
Рядом с Федором появлялись женщины, но как приятно было осознавать, что это ненадолго. На месяц или два. Как получилось и с ней. Да, было несколько затяжных романов, но они уж точно держались не на сердечных чувствах. Они были целиком и полностью пропитаны удобством. Шанс вернуть Федора еще есть… Другие женщины приходят и уходят, а она, Ольга Копылова, не только остается, но и еще занимается финансовыми делами его компаний. Ну и кто получается нужнее?
Она помнила ночи, проведенные с ним в широкой кровати, красивые слова и подарки… И она не желала этого забывать. Пусть Федор поворачивается спиной к кому угодно, но только не к ней.
Появление Екатерины Щербаковой стало обжигающей неожиданностью. Тогда, на ужине, журналистка сидела спокойно и даже не старалась привлечь к себе внимание. А Федор все время направлял и направлял на нее взгляд, и в его глазах было то, чего не замечалось ранее. Нет, он не раздевал мысленно Катю, он явно прижимал ее к себе, пытаясь согреть. А это две большие разницы.
Андрей и раньше помогал Ольге, не бесплатно, конечно. Любые услуги стоят хороших денег. Но надо ли жадничать, когда на кону личное счастье? А у Андрея большие проблемы с азартными играми и карточными долгами, куда ему деваться?
– Чего ты пришла так рано?
– Не сидится в кабинете, – процедила Ольга. – Где журналистка?
– За городом, статью пишет.
– Когда вернется?
– А я откуда знаю. – Андрей открыл меню, лениво пробежался взглядом по строчкам, знакомым до каждого слова, и спросил: – Долго ты собираешься бегать по потолку? Она всего лишь журналистка.
– Почему ты не знаешь, когда она вернется? Я тебе за что заплатила? – Ольга подалась вперед и произнесла тише и резче: – За то, чтобы она любила тебя, а не его. Забыл?
– Это дело времени.
– Ты слишком в себе уверен.
– А ты слишком драматизируешь. Если бы Федор хотел, он бы проводил с ней утро, день и вечер.
– Они и так вместе чуть ли не целыми днями.
– Я о другом. Есть работа, куда от нее деться, а есть развлечения. Поездки в рестораны, например. А Федор дальше вон того стола ее никуда не водил. Допускаю, Катя ему нравится, но не настолько…
– Давай ты просто запудришь ей мозги, и все. Уложишь в постель, в конце концов. – Ольга молниеносно выпила уже третью текилу. – А об остальном буду думать я. Интуиция меня не подводит. Федор стал другим, понимаешь?
– Каким? – Андрей приподнял брови и вопросительно посмотрел на Ольгу.
– Свободным от всего и счастливым, – ответила она.
– А если это связано с приобретением еще одной статуэтки или картины?
– Ты не понимаешь, нет больше статуэток и картин. Есть она. Только она. Я это чувствую.
* * *
Давным-давно…
«Александра, если бы у меня была хоть какая-нибудь возможность поговорить с Вами, я не стал бы отправлять этого письма. Я совершил низость, глядя Вам в глаза, и ровно так же должен молить о прощении. Все остальное – трусость.
Я не стану придумывать оправдания, их нет и быть не может. Все, что я мог сделать тогда, это отправиться за Вами следом, надеясь помочь в тяжелую минуту. Но, увы, о Ваших трудностях, случившихся благодаря моему недостойному поведению, я узнал слишком поздно. Я не успел.
Вы прибыли в Петербург, и я рад, что теперь Ваша жизнь наполнена покоем и радостью. Простите, что потревожил Вашу душу на балу у Петра Петровича Ушакова, но желание подойти к Вам и объясниться было непреодолимым. Я уехал сразу же после Вашего отказа, чтобы не причинять лишней боли.
Я прошу лишь об одном, дайте возможность сказать Вам то, что должно, и я уеду… Либо с Вашим прощеньем, либо без него…
Когда я отправился на Ваши поиски, я встретил старую цыганку, и она не смогла предсказать мою судьбу, сказав, что у меня лишь половина руки… Александра, теперь я знаю, где вторая половина, я не заслужил того счастья, когда линии судьбы сливаются и становятся одной целой.
К письму я прилагаю платок Геды, быть может, Вы помните эту цыганку, и Вам будет приятно получить от нее весточку.
Я буду надеяться на Вашу доброту и ждать ответа…»
Ниже чуть дрогнувшей строкой значился петербургский адрес графа Павла Андреевича Воронцова и его размашистая подпись.
Половина красного платка выскользнула из рук и упала на пол, плечи задрожали, и из глаз полились слезы.
После бала у Ушаковых Саша не находила себе места, она придумывала себе дела, но все валилось из рук. Там, в роскошном зале, она увидела того, кто уже давно поселился в ее сердце и не отпускал, кто не имел права приближаться, но тем не менее сделал это.
Сказав: «Нет», – Саша поспешила к княгине и уже не отходила от нее до конца вечера ни на шаг. Но Павел исчез, и даже начинало казаться, что его и не было. Почудилось, вот и все.
Однако через два дня утром пришло письмо, открывать которое было страшно. И, наверное, если бы не слова Геды, сказанные на прощанье, Саша бы еще долго не смогла развернуть плотный лист бумаги.
«И помни, на людей нельзя смотреть как на медный поднос: тот блестит, а этот нет… Ты тряпку-то возьми и отмой, отмой землю и ржавчину соскобли, не жалей ноготки. Правда никогда сверху не лежит и даром не достается».
Он сожалел.
Он не считал себя правым.
Он молил о прощении и мечтал ее увидеть.
Саша не могла остановить слезы, слишком долго она гнала от себя мысли о Павле, слишком долго твердила, что думать о нем нельзя.
Геда все знала, еще тогда…
Наконец успокоившись, быстро подняв с пола половину платка, Саша подошла к трюмо, открыла резную шкатулку, поблескивающую лаком, и достала вторую половину. Минуту она медлила, принимая решение, а затем положила обе половинки рядом и медленно, точно каждый миллиметр давался с трудом, ровно соединила их по бахроме разрыва.
