– Что в нем такого особенного? – усмехнулась я.
– Да нет, ничего, – вдруг пошла на попятный
бабка. – Дом как дом, только большой больно…
– Ага, – подал голос мужчина. – Большой да не
простой.
– Это вы насчет привидений? – я решила не
церемониться. – Так мы в них не верим. И вам не советуем.
– В них хоть верь, хоть нет, – заметил мужичок и
покачал головой. – А место как есть дурное.
Мы с Женькой сели без приглашения на скамейку, дядьке
пришлось подвинуться, что он сделал с охотой, видно, был не прочь поболтать.
– Чем же это место знаменито? – не унималась я.
– Ну, люди разное говорят… вроде там богатства
несметные, – весело подмигнул он, переглядываясь с Надеждой
Николаевной. – Только вот в руки не даются. И знаешь, что есть, да не
возьмешь.
– А кто взять пытался? – задала я очередной
вопрос.
– Ну… говорят, пытались, – туманно ответил дядя.
Стало ясно: конкретными сведениями здесь не разжиться.
– Вовка Ляпов в дом как-то влез, – заговорила
Надежда Николаевна. – Давно, лет десять назад. Хозяева на ту пору в город
уехали. Такого страха там натерпелся. Он запойный, жена его выгнала, вот и
полез сдуру, искал, нет ли чего выпить. А там… уж не знаю, правда ли, нет ли, а
говорит, видел он девку, всю в белом. Явилась она ему и пальцем грозит. Мол,
зря ты сюда забрался. Он бутылку в холодильнике нашел, выпил и давай деру. А
через два дня помер.
– Так ведь запойный, – пожала я плечами. –
Мог и помереть.
– А Серега? – вступил в беседу дед. –
Никодимов. Кузьминична наняла его линолеум на кухне постелить. А ему до села
далеко добираться, он у нее остался ночевать. И тоже от страха всю ночь глаз не
сомкнул. А потом у него рука начала сохнуть. Врачи ничего найти не могут, а
рука плетью висит.
Признаться, и этот рассказ меня не впечатлил.
– А что за девушка в белом, которая запойному
привиделась? Просто девушка или какая-то особенная, имеющая к дому
отношение? – решила уточнить я.
– Так ведь старой хозяйки дочь, Кузьминичне, стало
быть, она теткой доводится. Она в доме удавилась, – пояснила Надежда
Николаевна. – Мне мать покойная рассказывала. Испугалась, что в тюрьму ее
отправят, вот и наложила на себя руки.
– За что в тюрьму? – встрепенулась Женька.
– Брата она убила. Яшку-Каина. Он, говорят, приставал к
ней, даром что брат. Она возьми и застрели Яшку из его же пистолета. Он был лютый
мерзавец, свет такого не видывал. Говорят, родного отца убил. Хотя здесь правды
не сыщешь, может быть, и нет, зря болтали. Он после революции в ЧК подался,
всех здесь в страхе держал. Попробуй что скажи ему, и сразу в кутузку. А оттуда
одна дорога – на кладбище. Мама рассказывала, как появится он в своей кожаной
тужурке с наганом в руках, все по домам прячутся. Еще он любил народ собирать
возле церкви. Сгонят всех со дворов, а Яшка давай речи толкать про новую
власть. Только ему все равно, что новая власть, что старая, форменный бандит
был. Наган-то дали, вот он и грабил всех подряд. Говорили, много всего нахапал,
да не попользовался вдоволь, застрелила его сестра, она здесь учительствовала.
Приехали его дружки за ней, а она их не дождалась, в петлю полезла. Говорят,
все, что он награбил, где-то в доме спрятано. А Яшка добро свое стережет. И на
том свете оно ему покоя не дает. Мать с сестрами чекисты не тронули. У
второй-то дочери полюбовником был местный начальник. Так и остались в доме жить
втроем: мать да две дочки, пока младшая не померла. Народ их сторонился, да они
и сами особняком держались, стыдно было людям в глаза смотреть из-за Яшки.
Много он дел натворил…
– И что, хозяева награбленным так и не
воспользовались? – спросила я.
– Так проклято золото, кто его возьмет, тот счастья не
увидит.
– Ясно, – кивнула я, история вполне годилась для
приключенческого романа, но достоверной мне не показалась. По моему мнению,
награбленное должно было заинтересовать друзей-чекистов, и тут уж никакой
любовник не поможет. Перерыли бы дом снизу доверху… Очень жаль расстраивать
Женьку, но на золото-бриллианты рассчитывать не приходится. Конечно, Яшка мог
награбленное зарыть где-нибудь в саду… Я вздохнула и покосилась на Женьку,
пытаясь понять, какое впечатление на нее произвел рассказ. Подруга сидела с
задумчивым видом, глядя себе под ноги.
– Ты про огни расскажи, – предложил старичок,
обращаясь к Надежде Николаевне.
– Что за огни? – встрепенулась я.
– Когда Кузьминичну похоронили, у меня внук гостил. У
нас в саду баня, в ней на втором этаже он себе комнату устроил. Из окна дом ваш
хорошо виден. Внук ночью с гулянья пришел, сел у окна покурить и видит: у вас
на втором этаже свет мелькает. А в доме-то уже никого не было…
– Интересно, – вздохнула я, вспомнив огонек, что
видела этой ночью.
– А как брат ее помер? – вновь подал голос
старичок.
– Брат Дарьи Кузьминичны? – уточнила я.
– Ага, – кивнула Надежда Николаевна. – За
столом он умер, в кабинете своем. Ночью. Сестра его утром нашла. Сидит он за
столом, а в руках авторучка. Вроде бы писал чего-то, но бумагу-то не нашли.
Милиционер, который приезжал, все про бумагу эту расспрашивал, а Кузьминична
отнекивалась, не было, говорит, никакой бумаги.
– От чего он умер?
– С сердцем плохо стало. Раз – и нет человека. А лицо у
него было такое страшное, вроде увидел чего и испугался. Может, оттого сердце и
остановилось?
– И мужик ее пропал, – не унимался дед.
– Какой мужик? – не поняла я.
– Кузьминична на старости лет замуж вышла. Был один
здесь у нас, из города, шабашил. Ну, она всю жизнь в старых девах просидела, а
тут бес попутал. Вышла за него. Он непутевый был, выпить любил. А она к нему
уважительно так, Михаил Иванович… Стал он у них в доме жить, и его точно
подменили. Ходил как пришибленный. А потом и вовсе исчез.
– Что значит исчез? – не поверила я.
– А то и значит. Пропал человек в одночасье, и нет его.
– И милиция его не искала?
– Кто ж искать будет? Кузьминична поначалу говорила, на
заработках он. А потом и вовсе говорить перестала. А Мишку с тех пор больше
никто не видел.
