– О, значит, у тебя теперь есть крутая черная подружка? – подначивал Вадик.
– Заткнись, – осекала его Вика.
Но потом все переменилось. Проблема в том, что Кристина принимала Вику за несчастную мать-одиночку, трудно выживавшую здесь эмигрантку. У Вики в шкафчике висела фотография Эрика, но она никогда не упоминала Сергея. А потом случилось, что кто-то заговорил о кузене, который пытается устроиться на работу в банк “Грей”, и Вика сказала, что там работает ее муж.
– А, да? – переспросила Кристина. – А чем он занимается?
– Он финансовый аналитик.
– А, да? – снова произнесла Кристина, и на этом их дружба закончилась.
Муж Кристины был механиком, муж Лесли – водителем автобуса, муж Шины работал охранником у них, в “Бинг Раскин”, Рэйчел с Джоном были в разводе, жена Майкла трудилась на той же должности, что и он, но в “Вейл Корнелл”, а лаборантка Лилиана была не замужем и проводила жизнь в свиданиях, вечеринках и развлечениях. Муж в банке “Грей” немедленно превратил Вику в одну из тех странненьких белых дамочек, которые выбрали эту работу по какой-то безумной прихоти. Вика вспомнила, как дочь Боба, Бекки, отзывалась о своей работе в “Макдональдсе”. Она устроилась туда, перейдя в старшие классы. Боб считал, что ей будет полезно попробовать “настоящей работы”. Она рассказывала, как ее ненавидели остальные сотрудники. Они все кучковались у окон поглядеть, как после работы Бекки усаживается в новенькую “вольво” Боба. И чем доброжелательнее она с ними была, тем больше они ее ненавидели. Значит, так теперь Кристина видит Вику? Балованной богатенькой дрянью, которой не нужно зарабатывать на жизнь и которая пришла сюда просто ради новых ощущений? Но кто в трезвом уме выберет работу в онкологической больнице, да еще такую физически и эмоционально изматывающую и с постоянными дозами облучения в придачу? Порой Вика порывалась объяснить Кристине, как обстоят дела на самом деле, рассказать про Сергея с его вечными увольнениями, про то, какие же они идиоты, что грохнули столько денег на дом, который просто-напросто один большой гнилой отстой, и как же ей одиноко в Америке без родственников и настоящих друзей, а только с Региной да Вадиком, которые оба предпочитали ей Сергея. Но тут же Вика вспоминала, как Регина пыталась им объяснить, что она не так уж богата, и как смехотворно это звучало. И тогда гордость брала верх. С какой вообще стати она должна оправдываться перед Кристиной? Так что они остались в хороших отношениях, но не дружеских. Уж точно не настолько дружеских, чтобы говорить о таких личных вещах, как расставание.
– Мам! – позвал Эрик. – Мам, я замерз.
Вика растерла ему спину и тут увидела, что у него грязные очки. Она охнула и сдернула их, поцарапав Эрику ухо.
– Мам! – запротестовал Эрик.
– Эй! Надо было протереть их перед выходом, – сказала Вика.
Ей уже виделось, как эти пятна на стеклах провалят его шансы на экзамене. Неверно прочитанное уравнение, неправильно понятая фраза, расплывчатое выражение, непоправимая ошибка. И ничего, чем бы вытереть очки. Совсем ничего. Вика расстегнула пуховик, подышала на стекла и вытерла краем свитера. Эрик отвернулся, смущенный, но покорный.
– Ну вот, – сказала Вика, водружая очки обратно.
– Спасибо, – ответил Эрик, но ей почудились в его голосе нотки сарказма.
Когда они стояли уже почти перед входом, Вика раскрыла его рюкзак и быстро пробежалась по вещам: карандаши, бумага – все на месте. Розовый бланк зажат у него в руке.
– Не урони бланк.
– Мам, не уроню!
Окей, может, и не уронит. Но тут же пронеслась другая страшная мысль. В прошлом году, когда Вика забрала его из школы на Стейтен-Айленде сдать тесты в другую школу для талантливых и одаренных (но не таких талантливых и одаренных, как те, кого брали в Замок), Эрик посреди экзамена надумал отправиться в туалет. Он долго не мог его найти, а потом уже не смог сразу сделать свои дела, потому что перенервничал, и когда наконец вернулся обратно, экзамен закончился. Он не успел ответить на двадцать вопросов. На двадцать вопросов!
Вика тихонько постучала по плечу стоявшую впереди Сьюзен Сонтаг.
– Вы не знаете, детей пускают в туалет?
– Простите? – переспросила Сьюзен Сонтаг.
Да, Вика знала, что у нее есть акцент, но не такой уж сильный, чтобы ее не понять. Дочка Сьюзен Сонтаг (большие уши наполовину скрыты хвостиками) ответила за маму.
– Не пускают! Как только ты сдаешь розовый бланк, уже никуда не выпускают! И там нету окон. Ни окошечка! Смотрите, ни одного нет!
Сьюзен Сонтаг шикнула на дочку и так глянула на Вику, словно та произнесла какую-то непристойность, затронула тему, которую никогда не следует поднимать при детях, вроде секса, смерти или финансовых трудностей.
– Обязательно сходи в туалет до того, как у тебя заберут бланк, – велела Вика Эрику.
– Мам, ну пожалуйста!
Он был уже внутри и показывал розовый бланк охраннице, когда Вика заметила, что забыла застегнуть рюкзак. Было уже поздно продираться сквозь толпу ребят и даже поздно пытаться окликнуть. Так он и пошел с рюкзаком, разинутым, как пасть бегемота. Увидев Эрика среди незнакомых детей, отдельно от нее, Вика посмотрела на него как бы чужими глазами, и, как всегда, увиденное ужасно ее расстроило. Он не был милым ребенком. Он был нескладным. Неуклюжим. Бледная кожа в крупных веснушках, тусклый взгляд, обвисшие щеки. Толстый. Не жирный, нет, и даже не то чтобы толстый, но близко к тому. Вялый, рыхлый. Беспомощно рыхлый.
Вика подняла руку помахать ему, но Эрик не обернулся. Он ушел за охранницей и растворился в недрах Замка.
– Чем ты его кормишь? Он ужасно выглядит! – кричала ее старшая сестра, увидев Эрика по скайпу. Их мать частенько говорила то же самое.
– Оставьте его в покое, – говорил Викин отец, но кто его вообще слушал.
Где-то в животе скрутило от чувства вины пополам со злостью. Все дело в ней самой. В несчастливости всей их семьи, в вечных ссорах с Сергеем, в непрерывном напряжении, а теперь еще и в разрыве, от которого Эрик располнел, из-за которого он валялся на диване перед телевизором, поедая всякую дрянь, вместо того чтобы заниматься спортом. В нездоровых отношениях с матерью Сергея, которая бесконечно перекармливала и перехваливала внука. Мира была миниатюрной, суетливой, обильно накрашенной и не слишком умной женщиной. Они перевезли ее в Штаты после смерти отца Сергея. Вика надеялась, что Мира продаст свою московскую квартиру, но она оставила ее своей сестре, старой деве. “Майечка такая больная, она не выживет на свою пенсию”. Сама она приехала без копейки. Сергей с Викой позаботились, чтобы она получила пособие, нашли субсидированную квартиру в Бруклине. Но Мире не очень удавалось приспособиться к новой жизни. Она была привязчивой матерью и еще более привязчивой бабушкой. У них с Эриком был своего рода безумный роман. Он остро нуждался в том, чтобы им восхищались, она остро нуждалась в том, чтобы быть нужной. Однажды Вика подслушала такой разговор:
