— За ним и еще один грешок обнаружился, — сказал Леон. — Закревский был частым гостем в ночном клубе Артура Селиванова.
— Само по себе это ничего не значит, — указала Анна. — Селиванов держал клуб для золотой молодежи, у него многие богатые и знаменитые тусили.
— Да, но пока только имя Закревского мелькнуло в нашей истории два раза.
Они устроились в небольшом кафе неподалеку от участка. Из окна открывался отличный вид на парковку, отсюда они бы не упустили появление Ильи Закревского. Анна понимала, что этот беглый взгляд даст им не так уж много. Возможно, Закревский вообще не связан с этой историей. Возможно, связан, но как мальчик, которому позволили придержать дверь перед взрослыми. Ей казалось, что он слишком молод, чтобы организовать такие убийства. Хотя… Холмса казнили за девять дней до его тридцать пятого дня рождения, и молодость не помешала ему сделать все, что он сделал.
Так что молодость и неопытность относительны.
— Ты не будешь мстить Шиповой? — осторожно поинтересовался Леон, пока они дожидались появления Ильи.
— Нет. Месть я считаю жуткой бедой: она приводит к неконструктивному мышлению. Это зацикленность: отомстить, сделать гадость, подлатать задетую гордость. У меня нет на это времени.
— Так что же ты, мать Тереза, прощаешь всех, кто тебя обидел?
Анна невольно перевела взгляд на правую руку. Плотные повязки надежно скрывали витиеватый узор из шрамов на ее коже, но она ни на секунду не забывала, что он там.
— Нет, прощать я люблю не больше, чем мстить. Я просто делаю все, чтобы человек, навредивший мне, не сделал это снова. Любым доступным способом. Что же до Инги, то она получила свое предупреждение, и я надеюсь, что она достаточно умна, чтобы понять его. О, смотри, это, похоже, наш любитель попкорна.
Она была рада появлению Ильи, он отвлек их от этого разговора. Анна никогда не стеснялась своих мыслей и убеждений, да и сейчас не собиралась. Но ей все равно не хотелось показаться слишком жестокой и бессердечной. Как это все-таки странно — думать о мнении других людей! Хотя нет, почему «людей»? Одного человека.
Вот поэтому ей и проще было сосредоточиться на расследовании и наблюдать за подъехавшей к участку машиной. Это был массивный черный внедорожник, который даже в пасмурный день умудрялся зеркально блестеть полированными боками. Массивная машина, хищная, наверняка гоняющая по загруженным московским дорогам по своим правилам. Но вот дверца открылась, и из металлического монстра появился червячок.
Нет, Илья Закревский не был ни слишком щуплым, ни слишком низким. Он просто казался таким. Он, худой, бледный, неуклюжий, постоянно горбился, и чувствовалось, что это не страх перед полицией, а привычка. Его кожа была нездоровой, бледной, и даже миновавший тридцатилетний юбилей не спас его от крупных подростковых прыщей. При общей худобе лицо у Ильи было пухлым, одутловатым, оно напоминало Анне капризные мордашки дешевых херувимчиков, продававшихся в сувенирных магазинах.
— Это наш убийца? — поразился Леон.
— Они не все красавцы.
— Так ты думаешь, что это все-таки он?
— Поверь, я пока далека от любых выводов. Но за ним нужно наблюдать.
Анне хотелось подойти поближе, внимательнее рассмотреть выражение его лица, заглянуть ему в глаза. Тогда она, может, и поняла бы что-то! Однако ей приходилось довольствоваться тем, что есть. Из-за этого грубого вызова на допрос Илья будет насторожен, причем независимо от того, виновен он или нет. Если Инга не сумела быть сдержанной, это придется сделать им.
Илья пробыл в участке недолго, не больше получаса. Он вышел оттуда с видом победителя, римского генерала, только что собственноручно нанизавшего на копье племя варваров. Но ведь иначе и быть не могло! Если он невиновен, ему нечего скрывать. Если он виновен, человек, придумавший все эти убийства, наверняка сочинил ему правдивое оправдание.
Результаты допроса все равно были любопытны Анне. Она могла бы обратиться за ними напрямую к Инге, но пока ей не хотелось видеть следовательницу. При всем внешнем спокойствии Анна тоже не была непробиваемой, она боялась, что неприязнь помешает ей. Поэтому она позволила Дмитрию узнать обо всем через знакомого полицейского и сообщить им.
— Он выкрутился, — признал Аграновский-старший. — Уж не знаю, можно ли верить тому бреду, который он наплел, но пока оснований подозревать его нет.
— Ну и для чего ему нужно было картонное ведро? — полюбопытствовал Леон.
— Для пикникового кальяна.
— Для… чего?
— Его слова, не мои.
Анна подозревала, что версия Закревского будет невероятной независимо от того, насколько она верна, и не ошиблась. Илья заявил, что он и его друзья собирались на пикник, но им жалко было тащить с собой дорогой антикварный кальян, и они придумали собственную конструкцию из непромокаемых картонных ведерок, бутылок и пластиковых трубок.
— Он там даже примерную схему нарисовал, — указал Дмитрий. — Наши на нее уже посмотрели, сказали, что из этой хрени и правда получился бы кальян, хотя и убогий. Как бы то ни было, вот вам и причина, по которой он спер ведра, а на сеансе не остался.
— То есть следствие его больше не подозревает?
— А смысл? Оснований-то нет!
Анна только кивнула. Она пока не спешила расставаться с подозрениями, но Дмитрию не полагалось знать об этом.
Когда она ушла, Леон бросил на нее вопросительный взгляд и усмехнулся. Ему не нужно было ничего спрашивать, он и так знал, о чем она сейчас думает, и от этого Анне порой становилось не по себе. Но не настолько, чтобы испугаться — напротив, ее грело это новое, прежде незнакомое ей родство с чьей-то душой и мыслями.
Да, это не навсегда, у него жена и ребенок. Однако почему бы не насладиться моментом, если это никому не навредит?
— Я не буду спрашивать, продолжим ли мы следить за ним, — заметил Леон. — Я просто спрошу тебя как.
— Не в стиле Джеймса Бонда это точно. Закревский, насколько мне известно, — сын очень влиятельного и богатого человека, у него может быть личная охрана. Если этот мажор нас и не заметит, то профессионалы вычислят в два счета. Нам нужно найти место, где наблюдение за ним не будет казаться подозрительным.
— Ну и что это за место?
— Пока не знаю.
Однако подобрать такое место оказалось неожиданно легко. Стоило найти страницы Ильи Закревского в социальных сетях — и он мигом становился открытой книгой. Этот тип уделял интернету больше времени, чем шестнадцатилетняя школьница, он отмечал, где он был, с кем, когда, что делал. Он фотографировал все: от выбранного для встречи галстука до изящно сервированного ужина в ресторане.
Во всем этом показном богатстве сквозила поразительная неуверенность. Настоящие хозяева жизни не кричат об этом и не вешают на себя блестящую ленточку с надписью: «Я уверен в себе». Они с детства привыкают отдавать приказы и никому ничего не доказывают. У Ильи, по идее, тоже была такая жизнь, но сама природа создала его слишком робким и пугливым. Нельзя сделать из медузы акулу, сколько денег ты в это ни вложи.
