Через три с половиной года Болек приступил к стажировке в больнице: за сумму, равную половине среднемесячной зарплаты по стране, массировал пролежни умирающим старикам, отданным под опеку специалистов впечатлительными родственниками, которые не могли смотреть на их страдания. Через месяц он понял, что хочет вернуться на медицинский. Хочет лечить, а не делать массаж. В следующем месяце он бросил работу, подал документы и в июле сдал вступительные экзамены. Благодаря сверхчеловеческим усилиям ему удалось закончить учебу за пять лет. Потом он прошел стажировку и вот уже полгода как пытается найти работу не в «Скорой помощи».
* * *
— Безрезультатно, — добавил герой повествования, входя с новой порцией вышепоминавшихся деликатесов.
— А как со специализацией?
— Никак, и это последняя капля, которая привела к тому, что я выбросил на помойку розовые очки.
— Но почему? — удивилась Мария. — Ты сдал уже столько экзаменов, неужели не можешь сдать еще один?
— Я с радостью бы сдал, но прежде нужно получить такую возможность. А ситуация складывается так, что сперва не было мест на избранной мною специализации, а в этом году нет экзаменов. Потому что нет фондов. Вот я и жду, сам уже не знаю чего.
Болек уставился в окно, словно оттуда должен был прийти ответ, чего ему следует ждать.
— Слушай, а ты не доскажешь нам про Трускаву? — попросил Травка.
— Хорошо. На прошлой неделе Анджей, мой сменщик, пообещал Трускаве, что если тот еще раз вызовет «скорую», то очутится в вытрезвителе. С него сдерут двести злотых, и целый месяц ему не на что будет пить. Трускава испугался и перестал звонить. А вчера под утро он скончался возле пивной.
— Сколько ему было лет? — спросила Мария. Она высунула голову из-под пледа, так как Травка сказал ей, что уже можно.
— Шестьдесят с небольшим, но выглядел он на все сто.
— А еще говорят, что алкоголь консервирует.
— Денатурат и тому подобные продукты не очень. — Болек потер коротко стриженный затылок. — Поэтому надо искать другие способы продления молодости.
— Как это грустно, — вздохнула Виктория.
— Грустно, что денатурат не консервирует? — усмехнулся Болек.
— Да нет, что ты. Грустно, что этот Трускава прожил жизнь… кое-как.
— Вот именно, — согласилась с ней Мария. — Как-то пусто… не размышляя…
— Как восемьдесят процентов представителей так называемого рода человеческого. Знаете принцип восемьдесят на двадцать?
— Я знаю, — сказала Милена. — Двадцать процентов общества расходует восемьдесят процентов всех ресурсов и потребляет восемьдесят процентов того, что можно потребить.
— Верно, — подтвердил Болек. — А также производит восемьдесят процентов идей и изобретений. А всем прочим оказывается достаточно оставшихся двадцати процентов. Так что случай Трускавы совсем не уникален.
— И этим ты меня нисколько не утешил, — заметила Вика.
— Меня тоже, — присоединилась к ней Мария. — Это настолько бессмысленно…
— Что именно?
— Ну… жизнь этих восьмидесяти процентов.
— А откуда ты знаешь, что твоя жизнь имеет смысл? — спросил Болек, не скрывая саркастической улыбки.
— Потому что я ищу смысл. Возможно, уже частично нашла… То есть я знаю, чего не хочу. Не хочу в миг смерти жалеть о том, что мало совершила, — объяснила Мария, страшно довольная собой.
— В миг смерти? — фыркнул Болек. — Девочка, восемьдесят процентов шансов на то, что в миг смерти ты не успеешь ни о чем подумать. Ну разве что о своей сумочке.
СПУСТЯ ТРИ ДНЯ
Сегодня я почувствовала себя до такой степени сносно, что вышла в магазин, чтобы пополнить запасы чая и минералки. На обратном пути в почтовом ящике я нашла валентинку. Прочла я ее на лестнице. Всего три предложения: «Очень нелегко встретить того Одного-Единственного Человека. Надеюсь, что мне наконец это удалось. И тебе тоже. — Д.». Несколько минут я стояла у двери, охлаждая щеки о холодные, крашенные масляной краской стены. Никто никогда еще не говорил мне ничего подобного. И не писал. Я должна бы чувствовать себя на вершине счастья, а чувствую только сковывающую тяжесть. Может, это из-за гриппа?
* * *
— Да когда же, наконец, будет чай? — нетерпеливо осведомилась Мария. — У меня во рту пересохло.
— Уже завариваю.
— А что ты какая-то не такая? — спросила Милена. — Выглядишь так, словно тебя одарили почестью, которой ты вовсе не жаждала. Верно, Травка?
— Ну да. Помню, как-то учитель велел мне следить за дисциплиной в классе. Целых двадцать минут. Вот тогда я ощутил тяжкое бремя ответственности. И наверно, выглядел как Вишня.
— Опять звонила домой? — спросила Виктория.
— Нет, получила открытку-валентинку.
— От Даниэля? — догадалась Миленка.
— Ага.
— И что? — поинтересовался Травка.
— Сами видите: на седьмом небе от счастья.
* * *
А может, несмотря ни на что, я все-таки влюблена? Потому что я так до конца и не знаю, в чем это заключается. Вся эта любовь. Я прочла столько умных (и глупых) книжек с советами, в которых полным-полно сравнений из области садоводства и огородничества. В них предлагается ухаживать за слабым побегом. Собирать плоды. Защищать от заморозков. Ну и тому подобное. Может, поэтому я так ответственно подхожу к своим отношениям с Даниэлем? Хочу быть на высоте положения. Построить оранжерею, чтобы защищать хрупкий цветок нашей любви. Я так сосредоточена на обязанностях и опасностях, что ни о чем другом не думаю. И ничего не ощущаю, кроме тяжести.
20.02. Сегодня Милене двадцать лет. День ее рождения мы, ослабевшие после гриппа, отмечали лежа в постелях.
— А тебе случайно не больше на год? — недоверчиво спросила Мария. — Ведь школу ты кончила два года назад.
— Правильно, но в школу я пошла в шесть лет. Возможно, в это трудно поверить, но я была довольно способным ребенком.
— А как будем отмечать? — осведомилась Мария, вопросительно глядя в нашу сторону.
— За креативное мышление у нас отвечаешь ты, — напомнила ей Виктория. — Пошевели мозгами.
— Когда я начинаю шевелить, у меня хлюпает в гайморовых пазухах. А потом, у меня нет настроения придумывать развлечения.
— Что бы такого интересного учинить? — задумался Травка. — Выход в питейное заведение отпадает, потому что мы заросли, как дикие кабаны.
— Говори за себя, я-то провожу депиляцию воском, — заявила Миленка.
— Может, в кости сыграем? — предложил Травка. — Или в карты. Только кто принесет их из моей комнаты?
— А может быть, сперва выскажем Миленке свои пожелания? — сказала Виктория. — Можно я первая? Так вот, я желаю, чтобы тебе больше не надо было привлекать взгляды и жечь лампочку. А остальное может остаться таким, как есть.
