Земфира механически кивнула. Она была похожа на странное диковинное привидение, которое сидит под яркими портретами своей жизни на земле.
Когда они вышли во двор, Слава спросил:
— Вроде нашли? Я почти не сомневаюсь. Все сходится. И все улики прямые. Она еще и психическая. Уточню потом, с чем ее госпитализировали. Не арестовал сейчас только по одной причине: ты скажешь, что это слишком просто.
— Можешь считать, что я это сказал. И если бы я захотел придумать убийцу Степана Сереброва, я бы сложил по кусочкам образ вот такой Земфиры. Но, разумеется, согласен с тобой в том, что убить проще всего именно ей. В ее пользу лишь то, что она прямая и простая, как кухонный нож. Вторая фигурантка гораздо сложнее.
— В том, что ты сказал, есть логика?
— Да. У Оксаны была точно такая же возможность убить и оставить улики, чтобы подставить соперницу. Два дела в одном. Любой, кто имитировал самоубийство Степана, непременно должен был оставить главную улику — вино с отравой в бутылке. В противном случае это сразу бы выглядело как убийство. В желудке и крови — яд, а ни в стакане, ни в бутылке нет. С другим экспертом прокатило бы.
Кристина
Столько было горя и слез, когда напали на Антона, всех трясли, допрашивали, подозревали, схватили Автандила, держат в тюрьме. Антона и свекра до сих пор охраняют. А убили Степана. Его и Оксану подозревали в организации убийства Антона. Но Степана убили, и я что-то не вижу такого большого горя. Да, Антон совсем замолчал, не улыбается, прячется в квартире даже от меня. Или именно от меня. Свекр тоже закрылся у себя. Мария подавлена, Оксана мрачная. Но слезы никто не льет, головой об стенку не бьется. И я вот о чем подумала: если у человека второй сорт, то его и оплакивают по дешевому разряду.
Кто такой Степан по сравнению с моим потрясающим мужем? Так, не сильно удачный брат, который недотянул до любви собственного отца ни по красоте, ни по уму. Его можно подозревать в чем угодно, даже в воровстве и мечтах об убийстве. Тут еще наложилась история с жуткой любовницей-моделью. Каждый нос морщит, я же вижу. А то, что Антон ходит ночевать к моей матери — это ничего позорного. Это просто драма.
Я осталась совершенно одна. Лионелла мечется вокруг тюрьмы, адвокат Автандила требует от нее что-то постоянно рассказывать. Мне кажется, ее заставляют врать, чтобы Автандила признали чокнутым. Лионелла успела мне шепнуть, что хочет, чтобы отец нашел ей какого-то крутого мужа и она могла свалить с ним куда подальше.
Оксана не приезжает и не звонит. Я пробовала пару раз, как с глухой стеной поговорила. Собралась, чтобы съездить к Катерине, но вдруг села в кухне на стул, посмотрела на календарь и впала в ступор. Сегодня суббота. Лето в разгаре. Мужа дома нет, и я не знаю, где он. Солнца в этом году я практически не видела. Ни разу не купалась. Была мысль взять купальник, рядом с домом Катерины есть чистое озеро. Но вдруг поняла, что я не могу далеко уехать от дома. Как будто меня тут держат на невидимой цепи. Как будто я точно знаю, что без меня что-то еще случится.
Мысль пришла внезапно. Я не была у Марии с того самого дня, когда ее увезли в больницу. А я ведь скучаю по ней. Сама себе в этом не признавалась, а ночью проснулась в слезах. Мне снилось, что я ей на что-то жалуюсь, а она сидит рядом со мной на кровати, обнимает и качает, как маленькую. Я слышала ее голос. Она приговаривала, почти пела, как тогда, когда мы остались одни.
— Тише-тише. Только не плачь, моя Тинка-холодинка. Моя девочка дорогая. Ты всегда будешь моей маленькой доченькой. Я всегда буду отгонять твои страхи и печали.
Какое счастье для девочки иметь такую маму. Я гордилась, когда Мария приходила в школу и все ею любовались: и учителя, и ребята. Я так наслаждалась ее теплом, запахом, грелась в ее руках и улыбке. И какое несчастье, когда все это у тебя крадут. И кто! Твой самый лучший и самый любимый муж. Я чувствую такую жгучую горечь в сердце, когда вспоминаю, как они обнимались. Как будто встретились после разлуки, как будто оторваться не могут. Как будто нет для них на земле других людей. Меня — нет.
Вот я сейчас и пойду к ней. Без звонка. Если Антон у нее — тем лучше. Пусть моя горечь, злость, обида, моя безумная ревность вытеснят мою тоску по доброй и красивой маме. Пусть не мешает это мне видеть все четко, как есть. Чтобы не было, как в анекдотах, когда жена обо всем узнает последней. Когда дочь узнает последней, что ее обманули. Такой смешной и страшный анекдот.
Я не просто пошла без звонка. Я и в дверь не позвонила. Открыла своим ключом и вошла. Мое сердце так колотилось, что я стояла в прихожей и не слышала ничего, кроме этого стука в груди и голове. Потом справилась: голосов не слышно. В ванной шумела вода. Я сняла босоножки, прошла на цыпочках до спальни, заглянула: там никого не было. Кровать разобрана, обе подушки смяты. Вещей Антона нет, как нет его обуви в прихожей. Значит, в ванной Мария. Она никогда не закрывает дверь изнутри.
Я тихонько приоткрыла дверь. Мария стояла под душем. Как она стояла под душем! Она подняла вверх лицо и руки и тянулась к воде, как будто отдавалась ей, она целовала воду. Ничего более прекрасного, откровенного и порочного я не видела в жизни. Как бы выразить то, что я увидела и поняла? Для этой женщины, для ее главной сути нет преград — ни родства, ни закона, ни приличий. Она была святой, пока не получила свою любовь. Она готова расплатиться за нее всем, что имела, забыть и предать всех, кому нужна. Она ради своей любви, этой добычи, сметет все со своего пути, раздавит всех, кто помешает. Марии для этого не нужно оружие или яд. Она всех раздавит своей красотой. Вот ее главное оружие. И я первой испытала его на своей шкуре.
Я не смогла встретиться с ней, я не смогла бы с ней говорить. Я бежала домой, слезы выжигали мне глаза. У меня внутри все разрывалось от боли. Я представляла, как мой Антон смотрит на Марию под той водой. Как мне стереть эти видения, как мне спастись?
Я пометалась по квартире и поняла, что должна отомстить. Пусть они об этом не узнают, но я хочу отдаться хоть первому встречному, хоть черту лысому. Пусть он только скажет, что я женщина, что я нормальная женщина, а не ущербный, использованный обрубок, у которого отобрали любовь, желание, постель и теплый дом. Дом, в котором сохранилась фотография — я в белом платье и фате, Антон в черном костюме, и мы такие счастливые. Как мне казалось.
Я приняла душ, немного подкрасилась, надела свое самое открытое сексуальное платье — черное в горошек. Босоножки на каблуке, сунула в сумку на всякий случай купальник и поехала, не зная точно куда. И только за Кольцевой поняла, что я опять еду к нему. Как ни зарекалась, что больше никогда.
Борис
Они меня выпустили, чтобы шпионить и схватить за руку при очередной попытке убить Марию. Я даже не особенно напрягался, чтобы донести здравую мысль до их чугунных мозгов. Кому я там стал бы объяснять, что такое любовь? Что такое желанная, обожаемая женщина. Как выглядит бешенство ревности, когда ты хочешь причинить ей любую боль. Но главная идея одна: чтобы она была! Чтобы она была, когда думает, что влюбилась в другого, когда отталкивает меня, когда смертельно ранит своими ужасными признаниями. И когда, наконец, поймет, что вместе со мной потеряла самую преданную душу. И когда вернется… Эта простая истина — космос для рожденных ползать.
