— Вы про Радика? — вот теперь я изумился. — Да ничего дороже трупов в его жизни не было! Хоть смейтесь, в школе он называл дохлых зверьков, которых препарировал, «мои котики». Знаете, почему? Потому что у них носы холодные.
— Отчего ж смеяться? Франковский и здесь называл своих клиентов котиками, по привычке, наверное.
Мы вдруг зацепились взглядами и замолчали. А ты, Юлечка, разве ни в чём таком не участвовала, мог бы спросить я. С каких заслуг тебя назначили начальником морга, этакую белую ворону? Но не спросил, догадываясь о реальном положении вещей. Есть вещи, от которых не уклонишься, если хочешь жить в коллективе, а белые вороны существуют только в виде чучел на ведомственных витринах… Она вызывала у меня всё бо́льшую симпатию. Ей было лет примерно тридцать пять (непременно посмотрю её карточку в отделе кадров! ха-ха…). Сначала я думал, моё отношение к ней вызвано участием в обследовании разрытой могилы Лены, всё-таки работала она без официального поручения, всего лишь по просьбе Льдовой, без оплаты, кстати. А сейчас понял — эта женщина мне просто симпатична. Без причин. И такое бывает, если ты мужчина, и в тебе ещё вырабатываются гормоны, соответствующие полу.
Врач Беленькая словно прочитала в моих глазах вопросик насчёт её личного участия в злоупотреблениях, потому что сказала с вызовом:
— Но теперь я костьми лягу, чтобы изменить ситуацию. С санитарами вопрос утрясаем, ритуальщиков скоро прижмём к ногтю. В секционных на полу больше нет тел. Холодильники забиты, но ничего, разгребём, ленимся много. Курильщики перестали быть людьми второго сорта. И ещё — хочу показать вам такое, чего при прежнем заведующем не было и быть не могло!
Она подхватила меня под руку и потащила куда-то, мимоходом описывая свои владения. В подвальном этаже «грязная» секционная на шесть столов, холодильники, приемка тел, из подвала идёт тоннель в ритуальный корпус. Выше, на втором этаже, учебная секционная, ну а здесь, на первом, вы всё видите своими глазами. Согласитесь, менее продуманного морга на свете не строили. Жраеву надо было руку отрубить, которая подписывала акт о приёмке… Так-так, мельком отметил я, Юлечка помнит Жраева. Сколько ж ей годов в те времена было? И сколько-таки сейчас?
Путешествуя по первому этажу, я давно подметил некие странности, причём не глазами, а носом. Что-то в морге было не так. Не тянуло непонятно откуда холодной сладостью, чужим нечеловеческим запахом, выворачивающим душу у нового человека, понимающего, что это запах смерти. Миазмы разложения присутствовали, но, по сравнению с прежними временами, в гомеопатических дозах. Зато накатывали моментами волны совершенно немыслимых ароматов, пугающих своей неуместностью.
— У меня бред? — спросил я, принюхиваясь.
— Спокойно, офицер. Это всего лишь благовония.
Юлия распахнула передо мной дверь. Секционная номер три. Пять столов с мраморными столешницами, на всех — тела, с одним работают. Мужик в халате что-то пишет в углу, дама тихо воркует в мобильник, откусывая от сникерса… А возле окон, возле двери, где мы застыли, ещё где-то, — висят полосочки из ткани, и запахи, источаемые ими, я бы назвал бесподобными, если б знал такие слова…
— Пачули — для денег. Лемонграсс защищает от тайных умыслов, — пояснила мне Юлия. — Мандарин и сосна пробуждают творчество и дарят покой, но, честно говоря, эти запахи скорее для ощущения праздника.
Я прибалдел:
— Ты серьёзно? Пардон… «Вы». Вы, конечно.
— Можно «ты», разрешаю, — на один неуловимый миг суровый трупорез превратился в прелестную кокетку. — Ну разумеется, я шучу. Какая магия ароматов в морге? Амбре приглушить, и то хорошо. Эфирные масла́ плюс льняная ткань, она лучше впитывает, вот и вся магия. Пойдемте, прошу.
Дальше была комната для персонала. В ней, кроме уже знакомых тряпочек, пропитанных маслами, обнаружился серебристый конус, усечённый сверху, чем-то похожий на макет вулкана. Над кратером курился дымок. Аромалампа, похвасталась заведующая. И за чей счёт банкет? На свои покупаю, вздохнула она, кто ж позволит на казённые… Потом заглянули в её кабинет, где насладились зрелищем вентилятора, на решётке которого трепетали всё те же магические, дурманящие ум полосочки… И я поднял руки:
— Юлечка, сдаюсь! Не хватает приятной расслабляющей музыки!
И она с готовностью рассыпала колокольчики своего смеха (выразился бы писатель, не будь он опером).
— У нас и музыканты есть, — бросил проходящий мимо патологоанатом. — Во второй секционке. Струнное трио годится? Вчера хорошо отметили премьеру…
— Кстати, Сергей, вы в точку попали, — посерьёзнела Юлия. — Я подъезжала к Франковскому с предложением попробовать эфирные масла для смягчения негатива в нашей работе. Он посмотрел на меня, как на дуру: «Может, ещё индийскую музыку включить в программу? А жмурики петь и плясать будут?» Может, и включу! Пока моя власть, работа здесь будет в радость!
Эх, чудачка, не с того ты принялась наводить порядок, подумал я с горечью. Начала с цветочков, а надо — с расстрелов… Не сказал ей об этом. Не захотел бить по крыльям. Пусть девочка летает. Разбить иллюзии легко, ты попробуй потом их восстановить, если припрёт. На таких людях — с иллюзиями — держится мир, они как гвозди: вытащи из стены, и мир посыплется…
— Мы с Радием когда-то были простыми патологоанатомами, — продолжала она. — И всегда он был без нервов, меня это поначалу восхищало. Не ворчал, не увиливал, вскрывал кого и что угодно. Бывало, из «грязной» секционки не вылезал, если дело требовало… Я о чём хочу сказать? Мы все здесь, хоть и с крепкими желудками, толстой корой покрытые, но, например, с тухляками работать не любим. А также, если есть возможность, пытаемся устраниться от работы с маленькими детьми, тем более младенцами. Отходнячок потом малоприятный, его не видно, но есть. А Радий называл младенцев «огурчиками» — и вся реакция. Не видел различий между тритоном и ребёнком. Автомат, машина. Оживлялся только со свежими трупами, которые ещё теплые…
— А в последнее время? — направил я беседу, куда нужно.
Настойчивые намёки на то, что Радик был социопатом, меня не беспокоили. Во-первых, я знал его тыщу лет, во-вторых, все патологоанатомы, с кем я имел дело, — люди со странностями, иногда с такими, что в голове не умещается (иначе я не представляю, как можно выдержать такую работу), и сама Юля — не исключение.
— В последнее время? Вскрывал нечасто, начальник же.
— Но вскрывал?
— Обязательно. Иногда и в подвал спускался. Администратору, чтобы остаться врачом-специалистом, нужно иметь определённое количество часов практики, иначе он теряет квалификацию и превращается в простого функционера.
— Когда последний раз резал, помните?
— Надо журнал посмотреть… Хотя…
Тон моей собеседницы изменился. Что-то этот поворот темы значил для неё, что-то крайне неприятное.
— Понимаете, Сергей, из-за истории с Франковским нас в последнее время проверяют, очень трудно работать. Но если выяснится, что бывший руководитель, как бы вам объяснить… с нас кожу, понимаете, будут медленно снимать, конкретно с меня, как нового завотдела.
