Резать добычу он собирался долго, медленно и, разумеется, живьём. А что получилось? Чуть не убил — тупо и быстро. Начал почему-то душить, хотя не собирался этого делать. Как мальчишка, дорвавшийся до сладкого.
Не справился с собой. Хуже потери контроля бывает только облом, когда не можешь или не успеваешь разрядиться. Он смог и успел…
Так что на самом деле всё было здорово!
Повторить?
На полу разбросаны вещи: блузка, юбка, разорванные трусики и лифчик. На блузке не хватает пуговиц. Сумочка (с ремнём через плечо) — пустая. Содержимое сумки тоже вывалено на пол: всякая дамская фигня, включающая ночную рубашку, и несколько толстых тетрадей. Мальчик, любопытствуя, поднимает тетради. «Шевченко Светлана, группа 4705». Ага, студентка. А это конспекты, начатые недавно. «Материаловедение», «Высшая математика», «Политическая экономика», «Теоретические основы электротехники». Умная, что ли? Второй курс, похоже. Знакомый первокурсник рассказывал Ивану-Альберту, что «Политическая экономика» начинается со второго, а на первом — «История КПСС».
Иван-Альберт переводит взгляд на пленницу. Она смотрит в потолок, дышит со скрипом.
А ведь папа тоже в неё, как это взрослые называют, кончил. Может, не один раз. И после папы она не мылась… Вот это мысль, вот ведь неожиданность! Почему-то столь очевидное обстоятельство Ивану-Альберту раньше в голову не приходило. Спрашивается, в какую сливную дыру он совал своё сокровище? Бр-р-р… Мальчик копается в себе, торопясь понять, всё ли так, всё ли, как надо. Главный вопрос: противно ли ему? Вроде нет. Скорее, наоборот, возбуждает. Отец-охотник — он во всём первый, это естественный порядок вещей, назначенный природой…
Возбуждение нарастает. Природа — она природа и есть. Некоторое время мальчик ласкает себя, затем снимает трусы совсем — мешают. Рубашку тоже, остаётся в одной футболке.
— Красавцы, — отчётливо произносит девушка.
— Чего-чего?
— Герои-любовники. Пока бабу не свяжете, хер не встанет.
Тварь! Гнида!
На этот раз Иван-Альберт сделал всё, как надо, точно зная, чего ему хочется и каким способом этого достичь. Так он думал поначалу. Как же он их ненавидел — их всех! Как же страстно он их всех желал! Отстегнул ведьме ноги — пусть поборется, если сможет (боролась она вяло), — и вбил кол по самые её грязные голосовые связки. Руки — твари на горло, чтоб не молола тут позорную чушь. Придушил в меру, только чтоб испугалась (она испугалась, о, ещё как!).
Но не смог остановиться.
Когда сверхновая лопается в его мозгу, добыча уже безнадёжно испорчена: валяется на клеёнке, как скомканная тряпка. Глаза выпучены, язык вывален. Тогда не додушил до конца, зато теперь…. Он даже пугается на мгновение. Человека убил! Впервые! Совершенно особое ощущение, не сравнить с кошками и псами; вообще ни с чем не сравнить…
Был испуг, и нет его. Гордость распирает. Полный сил, герой спрыгивает с ложа, быстро одевается.
Попробовать реанимировать дуру? Искусственное дыхание, ё-моё. Как это делается, Иван-Альберт, само собой, знает… Не, нафиг! Умерла так умерла.
Уже с холодной головой он перетаскивает тело в разделочную, водружает на верстак. В первый раз — всё в первый раз. Никакой подготовки. Тело нужно будет вынести с участка, спрятать, раскидать по миру — небольшими порциями. Когда-то ему попался на глаза учебник поваров для студентов техникума. Там были шикарные страницы по технологии разделки мяса, очень ему это понравилось. Запомнил схемы. Теперь попробует сам — на человеке. Почему бы нет? Человек-то уже не человек вовсе, а та же туша… Как на всё это посмотрит отец? Лучше не думать… Блин, а чего я должен всего бояться, сердится Иван-Альберт. Резать мясо — почти такой же кайф, как и тот, что был только что. Или больше? Конечно, больше! Лучше бы, конечно, мясо было живое, с эмоциями. С паникой в глазах…
Опять он испытывает эрекцию.
С чего начать? Мальчик застывает в нерешительности.
— Сперва надо слить кровь, — раздаётся за спиной голос папы.
Тихо вошёл — ни скрипа, ни шороха.
— Кровь — первым номером, — продолжает глава семьи, отодвигая сына от стола. — Потом — потроха. Нутровка, ливеровка. — Он коротко гогочет. От него изрядно шибает пивом. — Шкуру в данном случае снимать не обязательно.
Старший и младший смотрят друг на друга. Мальчик, не выдержав, опускает взгляд.
— Ну что, карапуз, ты стал мужчиной, — произносит папа.
Миссия третья, кремлёвская
Никогда не дерись со стариками. Старик слишком слаб, чтобы драться, он тебя просто застрелит.
Народная мудрость
Я не столько проснулся, сколько очнулся. По щекам ползли слёзы…
Единичные, как написал бы любитель канцелярита. Скупые, поправил бы искушённый литератор… Чёрт, самое время для иронии. Я что, плакал во сне?
В раздражении я смахнул предательскую влагу, промокнул под глазами носовым платком. Не вовремя расклеился. Заметили, нет? Ведётся за мной наблюдение или вправду — оставили временно в покое? С этой их современной техникой я готов ко всему. Хотя в таком месте — это про Сенатский дворец, — любое наблюдение, скорее всего, нуждается в самой высокой санкции, тем более в кабинетах ближайших подельни… пардон, сподвижников. Надеюсь, я хотя бы не кричал, не скулил…
Опять кошмар.
Этот — впервые. Понятно, что навеян материалами по маньяку, получившему в девяностых кодовое обозначение «Пьеро». Я успел почитать бумаги, освежая в памяти то давнее дело, пока сидел в своей «шестёрке» и ждал момента, когда следует пойти к памятнику в Александровском саду. Приехал существенно раньше, чем планировал, оттого и достал с заднего сиденья пакет с распечатками, сделанными для меня Ортисом. Хорошее развлечение, ага.
Дело, вытащенное Льдовой из архива и зачем-то переснятое ею, числилось закрытым. Хотя очень сомнительно, что найденный в двухтысячном труп принадлежал серийному убийце. Думаю, сверху надавили, и следствие против воли (а может, с облегчением) объявило об успехе, за что начальство получило свои призы. Тем более, судя по документам, жертв маньяка с тех пор перестали находить; впрочем, это уже без меня было, Ушаков к тому времени доблестно утонул по пьяни.
Кодовое обозначение «Пьеро» этот псих получил из-за внешнего вида тел, которые он оставлял после себя. Маньяк выпускал из жертв кровь, превращая их в восковые куклы, и проделывал это, по предположению медэкспертов, максимально медленно, а главное — с живыми ещё людьми. Очевидно, получал от этого процесса большое удовольствие. Созерцал, как из человека вместе с кровью уходит жизнь. Поначалу среди жертв преобладали женщины со следами сексуального насилия (серийник был чрезвычайно аккуратен, его биоматериалами следствие не располагало), но постепенно прибавились и мужчины — неосквернённые, если можно так выразиться. В пропорции не менее чем пополам. Да и тела женщин стали обнаруживаться нетронутыми, лишь обескровленными… Как известно, любой маньяк, по крайней мере начинающий, убивает и мучает ради сексуального наслаждения, это азы. Кайф состоит в том, что чисто физиологическое вожделение подкрепляется мощным чувством: ненавистью, ощущением боли жертвы, её беспомощностью и т. п. Только в этом варианте и наступает качественная разрядка. Иначе психу убивать неинтересно. Однако в случае с Пьеро, похоже, плотская составляющая на каком-то этапе была щедро разбавлена эстетической, а позже и заменена ею…
