— Очень интересно, — сказал я ему, зевая. — Но вы же из нефтянки, господин Сквозняков, правильно? Эту отрасль, насколько я помню, реформаторы берегли и холили.
Он поскучнел.
— Так вы меня знаете? Замечательно.
— Купил давеча пяток газет в киоске у метро. Вы с вашим патроном — известные персоны.
— Бумажная пресса ещё жива? Невероятно, мне докладывали, что уже скончалась. Давайте лучше к делу, господин Чухов, мне ещё в офис надо заехать. Вам кофе или чай?
— Кофе без сахара с молоком, если можно. Взболтать, а не перемешивать.
Господин Сквозняков не моргнув глазом оторвался от вентилятора, обошёл стол, взял одну из телефонных трубок:
— Два кофе, пожалуйста. Мне — как обычно. Второй — без сахара с молоком, его взболтайте, а не перемешивайте.
Потом Сквозняков обошёл рабочий стол в обратном направлении и снял пиджак, едва не покряхтывая от удовольствия. Обычно это делают, когда доверяют человеку, но сейчас, возможно, он просто не считал, что общается с человеком. Открылась белоснежная рубашка, а также запонки, мерцающие, разумеется, сапфиром, — в дополнение к булавке. Пиджак он повесил на стул, приставленный к столу для переговоров. Потом господин магнат ослабил узел галстука и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Оттуда попёрла буйная растительность. Ого! Небось, этот «красный директор» до сих пор нравился женщинам, причём не только за полные карманы денег.
Прихватив по пути свою папку, он прошагал ко мне в «дружественный уголок», подсел во второе кресло и проинформировал:
— Сейчас принесут.
— Это ведь не ваш кабинет, — сказал я ему. — Вашего патрона, господина Салова?
— Не мой, — легко согласился он. — Как вы догадались?
— Вы пиджак повесили не на кресло. Да и стол как-то странно избегали. Был бы у меня такой, я бы первым делом за него уселся.
Рабочий стол и вправду был незауряден. Массивный двухтумбовый, из такого же морёного дуба, что и панели на стенах. Девятнадцатый век. Реставрированный, конечно. Идеальная полировка, зелёное сукно. Чернильница, рядом с которой — абсурдный в своей несуразности «вечный двигатель» на батарейках, где шарики качаются и стукаются…
— Я и не претендую, — сказал Сквозняков, положив ногу на ногу. При этом между шёлковым носком и брюками обнажился кусочек ноги. Смешно: брюки у богача были коротки. Ещё когда он стоял, я заметил: штанины еле доходят до туфель, тогда как положено, чтоб до середины каблука. Если полностью видны туфли — это дурно, господа. Если же видна голая нога, это форменная неряшливость!
Отчего-то меня развеселил стилистический прокол столь заметного в бизнесе человека. И наконец я расслабился…
— Что, у господина Салова здесь свой кабинет? — изумился я. — Непосредственно в Кремле?
— Не совсем так. Это помещение занимает гендиректор госконцерна «Недра», наш сокурсник и друг. А заодно ближайший помощник Первого, о чём вы, уверен, осведомлены. У премьера нет в Кремле своего кабинета, а у этого человека есть. Дружественные нам «Недра» не могли отказать, когда я попросил пустить меня для конфиденциальной встречи. Так что не спешите с выводами, кто и где в этой стране хозяйничает.
Последние пару фраз он выдал явно на публику, где единственным зрителем был я.
— Но почему в этих блистательных покоях? Я, конечно, польщён… В офисе вашей компании не удобнее было? Или на худой конец — в служебной машине?
— Сенат — единственное место в городе, которое гарантированно не прослушивается. Касательно всех других мест такой гарантии дать нельзя.
— И ваш небоскрёб — не гарантия?
— И наш небоскрёб.
— Уволить начальника службы безопасности, — проворчал я.
— Может, и уволим. Это от вас зависит.
Он, конечно, драматизировал насчёт тотальной прослушки… а может, не драматизировал? Меньше суток мне хватило, чтобы понять: сегодня и вправду нет никаких гарантий. Ни в чём. Короче, настроение у меня опять испортилось, и особенно напряг последний намёк — про зависимость судьбы их шефа по безопасности от моих действий. Буквально всё кричало, и это место, и участвующие персоналии, насколько высоки ставки…
Что я, собственно, знаю про моих нынешних собеседников? Именно так, во множественном числе. Салов — председатель совета директоров АО «Феднефть», долларовый миллиардер и бывший олигарх, незримо присутствует в разговоре, как бы мой визави ни старался его затушевать. Сквозняков, красующийся передо мной, коммерческий директор той же компании, имеет прозвище Десница. То есть он — правая рука Салова. Полностью его прозвище звучит, как «Десница короля»: патрон попался с чувством юмора, шутят они так у себя на фирме. А компания, между прочим, одна из крупнейших в мире нефтяного бизнеса (вечный конкурент Ойло-Союза — тоже гиганта). По слухам, этот Сквозняков-Десница — не просто правая рука главного, а серый кардинал, который по факту рулит нефтяной империей, всегда оставаясь в тени. Наверняка тоже миллиардер. Вроде бы они учились вместе, во всяком случае, их связь уходит корнями в комсомольское прошлое. За глаза этот тандем ещё в девяностых называли «эс-эс». То бишь «СС». Хорошо согласуется с методами, которые они использовали, карабкаясь на вершину коммерческого успеха.
Красные они, блин, директора, как же! Номенклатурное дерьмо, ушедшее в беспредел, а сейчас типа остепенившееся…
— Вы от чьего имени собираетесь со мной говорить? — уточнил я. — От своего, от господина Салова или от имени всего акционерного общества?
— Осип Янкелевич уехал сразу после совещания, но считайте, что он нас слышит.
— Я так и подумал.
Принесли кофе и вазочку с печеньем. В мою чашку налили прямо при мне — из стеклянного шейкера, в котором, очевидно, напиток взболтали по просьбе чудака-гостя.
— Забыл сказать, что я пошутил, — улыбнулся я.
Бармен с выправкой офицера, не дрогнув лицом, пожелал товарищам приятного аппетита и исчез.
— Итак… — начал Сквозняков и открыл свою папку. Покопавшись, вытащил листок бумаги. — Мне тут подготовили справку…
Папка была знатная! Из буйволовой кожи, красно-коричневая, тёмная (я едва удержался, чтобы не сострить насчёт цвета), прошитая суровой нитью — ручным швом по канту. Привинчена золотая пластинка с гравировкой: имя и должность владельца. Дорогая игрушка. Всё, чем пользовались эти представители высшей расы, было дико дорого.
В том числе футляр с очками для чтения, вынутый из той же папки и небрежно брошенный рядом с печеньем. По футляру можно было оценить и стоимость очков, оставшихся внутри. Справку Сквозняков прочитал и так, без оптики.
— Ну что, познакомимся… Некто Ушаков Сергей Михайлович. Родился в шестьдесят втором. В армию пошёл в восьмидесятом, и сразу в Афган. Дома оставил невесту-одногодку. В восемьдесят первом его наградили отпуском, а через год, в восемьдесят втором, перед дембелем, у него родился сын. Когда вернулся с войны, поженились. Потом сверхсрочная, спецназ, потом школа милиции, Академия. Попал в МУР. Быстро дослужился до майора. И снова нашего героя забросило на войну — уже на Первую чеченскую, в девяносто пятом. Было ему тогда тридцать три года… Вы, кстати, не боялись помереть в тридцать три? Тем более в той мясорубке… Не хотите отвечать? Понимаю. Я-то в свои тридцать три очень боялся, наслушался всяких суеверий, а когда тридцать четыре стукнуло, даже перекрестился, хоть и был по молодости безбожником… Второй ребёнок в семье Ушаковых родился в восемьдесят девятом, погиб в двухтысячном, в возрасте одиннадцати лет…
