— Там нечего искать, кроме укропа и петрушки, — сказал я.
А сам подумал: кессон, получается, цел.
Не заметили мой тайник, не раскопали! Авось, и пригодится, если сильно припрёт…
Бодало между тем закончил с Озерцом и принялся докладывать про свои изыскания в Твери и в Москве. Оказалось, он изрядно подсуетился, прежде чем заявиться ко мне в гости. Например, нашёл почтовое отделение, из которого была отправлена телеграмма про похороны Франкенштейна. И, поскольку телеграммы нынче большая редкость, а с момента отправления прошло всего два дня, то пожилая приёмщица вспомнила того господина. Высокий, импозантный мужчина за пятьдесят, в стильном плаще и шляпе. Покидая почту, сказал работающим бабушкам с этаким чёрным смешком: «Живите!», — вместо «до свиданья» или «пока-пока». Разве забудешь такого посетителя?
Вот так-так! Я мысленно присвистнул. Про кого там Миша Брежнев рассказывал, дескать, фишка у него есть — вместо прощания желать человеку: «Живи»? Про Рефери он это рассказывал. Что же получается, главарь ОПГ лично давал мне телеграмму? Ножками сходил на почту, чтоб вызвать меня из небытия? Ему что, приятно было это делать? Извращённое удовольствие получал от процесса? Встретимся — спрошу…
Но теперь уж точно не осталось сомнений в том, что у Рефери ко мне жгучий личный интерес. Этой телеграммой поставлен восклицательный знак. А я, сколько ни тужься, всё не могу вспомнить, — ну не могу!!! — кому ж я в прошлом так на мозоль наступил? Даже предположений нет — бля, бля, бля…
Сделал Бодало и второе ошеломляющее открытие, ещё в Твери. Через своих знакомых в ГАИ получил доступ к записям дорожных камер и нашёл, как с территории областной клинической больницы выезжает мотоциклист с пассажиркой. Оба в шлемах, но на заднем сиденье была Марина, это очевидно. Далее мой ретивый капитан сумел проследить их путь и выяснил, что в районе перекрёстка Туполева и Маяковского пассажирка пересела с мотика в автомобиль, сняв при этом шлем и открыв личико. Бодало даже фотки припас, чтобы я убедился — она! Кто сидел за рулём машины (а также мотоцикла), капитану установить не удалось, «пробитые» номера оказались фальшивкой, а сквозь лобовое стекло отчётливо виден был только опущенный противосолнечный козырёк. Зато я отлично знал это авто и мог бы отличить его из сотни подобных.
«Ягуар» Марика.
И водитель, надо полагать, он же, мой скрытный сыночек. Значит, та женщина, которую он вёз в Москву, когда я вчера звонил ему из Твери, была дочкой Викторины и внучкой Франкенштейна. А я-то думал — какая-то весёлая подружка… Впрочем, почему бы внучке Радика не быть подружкой моего сына? Разница в возрасте — тьфу, если есть драйв и бабки…
На миг меня повело. Воистину — сногсшибательная новость! Я листал пачку фото и растерянно думал, что же делать? Стыдно признаться: это был тупой животный испуг. Бодало даже встревожился: что-то не так, Михалыч? Я по возможности небрежно махнул ему рукой, мол, не обращай внимания, просто устал, а сам сказал себе со злостью: делай, что запланировал! Чёткий план действий — лучшее средство от страха. А с Мариком мы ещё раз поговорим — со всей решительностью. Когда он проявится, конечно.
Если совсем уж честно, то я вполне мог бы и сам озаботиться гаишными камерами в Твери, найти способ проверить их и узнать, с кем Марик уехал в Москву. Просто не хотел светить свой интерес к сыну. Кроме того, эту возможность я осознал лишь здесь, в столице, так что для реализации её пришлось бы посылать какого-нибудь Васина или Жемчугова. В «раньшем времени», увы, камер на шоссе не было, потому и в мозгах моих в этом месте было пусто…
Я положил пачку фотографий к себе в карман и спросил:
— Петя, у тебя есть ствол?
Бодало молча раскрыл ветровку. Под мышкой висела кобура.
— Табельный?
— Обижаешь, Михалыч. Табельный — в сейфе, как положено.
— Отлично. Тогда подожди здесь, покури. А я быстро, к себе домой и обратно.
— Я на колёсах, — сказал он невпопад. — «Козлик» стоит на Цветном, метрах в ста.
Да успокойся, мысленно ответил я ему, не суетись. Хочешь побыть пехотой при маршале? Побудешь, работа найдётся. Дождись.
С другой стороны, нужен ли мне столь странный помощник? Какие мотивы у тебя, Пётр Бодало, откуда такой неуёмный энтузиазм? Только ли фронтовое братство тобою движет? Фронтовик хочет помочь фронтовику… слишком уж книжно. А значит, подозрительно. Имел ли ты возможность сфотографировать меня тайком в Озерце и подбросить фото Рудакову? Да сколько угодно! Мог ли ты не вчера, а гораздо раньше заподозрить Есенина, что он не тот, за кого себя выдаёт? Мог, это было бы даже правдоподобнее. Но если всё так, почему ты сдал меня полицейским, а не бандитам? И почему исподтишка, скрываясь от коллег? Сдал бы явно, глядишь, и амнистировали бы, вернули в Москву…
Вопросы без ответа, часть из которых наводит на подозрения, а другая — укрепляет доверие. Оставим их пока в тылу.
У пехоты был ствол, а у командира — пока что нет. Пришло время исправлять ситуацию. И вот опять я оказался в своей квартире, и опять совершенно не было возможности обойти её, осмотреться, обнюхать углы. Всплакнуть над потерянной жизнью, канувшей в бездну… Я постоял секунду, оторопевший. Квартира сильно изменилась за те несколько часов, что я в ней не был, причём по очень простой причине: её обыскали. Насколько капитально, пока не было ясно. Надеюсь, они торопились, во всяком случае, паркет в комнатах не вскрывали, и то хорошо. А то не получилось бы, что я зря сюда зашёл.
Чёрт!!! Непонятно было с этими обысками — как вот с этим вот, так и с тем, который учинили в Озерце. Что искали там? А что — здесь? Что у меня вообще можно искать? Никогда профи не станет копаться в чужих вещах просто от любопытства, не имея ясно сформулированной цели. Семнадцать лет моё пустующее жилище не трогали даже бомжи, и вдруг — такое внимание. Спрашивается, какова эта цель?
Чемодан, подумал я. Они с чего-то взяли, что бывший подполковник Ушаков имеет какое-то отношение к пропавшему чемодану. Потому и Кремль, потому и жутковатый секретный генерал в штатском…
Да ну, бред! — одёрнул я себя. Не плоди лубочные картинки, столь обожаемые авторами дамских детективов. Должно быть грубое, рациональное объяснение, и я его найду.
А пока — в санузел. Он у меня раздельный. В ванную комнату. Её, само собой, тоже осмотрели, выгребли всё из шкафчика, пошуровали под ванной. Именно там, в грязи и пыли, за ножкой ванны, стояла нужная мне пластиковая канистра. Когда-то я аккуратно разрезал её вдоль по шву, прикрепил изнутри к стенке два герметично упакованных пакета, заклеил обратно и залил машинное масло. Склейку можно обнаружить, только внимательно вглядываясь. Канистру не тронули, дурачьё, побрезговали. А я не из брезгливых: вытащил её, слил масло в раковину, взрезал пластмассу ножом, после чего извлёк пакеты.
В одном был чистый «макаров» с дополнительным магазином, во втором патроны и пенал для чистки. Заначка опасного человека, служившего когда-то закону.
