Искандера с его двухколёсным зверем я оставил подальше, чтоб не светился.
Картина преступления была проста, что и подтверждалось видеозаписью. Вошь просочился в подъезд, однако подниматься по лестнице, как предположил Бодало, не стал, — сел на корточки под входной дверью и принялся ждать.
Дождался Бодало.
Ударил снизу ножом в живот. Сильный, безупречный удар, брюхо капитану вспорол до пупка. Уже после такого мой друг был бы не жилец, но Вошь добил его милосердным ударом в сердце, под лопатку.
Я объяснил Мише, кто это, опустив то, что ему знать было не обязательно. Участковый из Нового Озерца, сказал я. Дружили мы с ним. Приехал в Москву сегодня — по велению души, желая мне помочь. Я его не звал, но коли уж приехал… Как здесь, в подъезде оказался? Я попросил его последить за этим местом. На ваши камеры с вашими следильщиками нет никакой надежды, что и подтвердилось. Капитан Бодало засёк киллера, пошёл за ним и нарвался на засаду.
— Если б здесь не участковый дежурил, — с горечью сказал я Михаилу, — а профессионал, будь то из «семёрки», да хоть любой твой нормальный опер с Петровки, ничего бы этого не случилось. Зато с большой вероятностью Вошь был бы сейчас в кандалах. Я же предупреждал, что он сюда вернётся! Предупреждал?
— У тебя чуйка, — уныло подтвердил Брежнев.
— А ты на камеры понадеялся. Сквозь интернет браслеты не наденешь.
— Зря я тебе не поверил…
Я внаглую, при Мише, вытащил из кармана покойного документы на его УАЗ. Готов был собачиться, даже рад был бы скандалу, но майор только по плечу меня хлопнул: типа, без вопросов, подполковник, тебе нужнее, чем следствию, пользуйся. Только спросил:
— Когда вернёшь?
— Завтра, — обещал я. — Как дело раскроем, так и верну.
— Мы завтра раскроем дело? — изумился он.
Я не ответил. Неохота было попусту языком шевелить.
Пока они разбирались с трупом, я взбежал вверх по лестнице и обнаружил занимательную дверь. В косяк на уровне пояса был вбит гвоздик, предназначенный для сумок и пакетов, которые вешаешь, когда открываешь замок. На гвоздике этом висела кепка.
Очень характерная кепка.
Дверь я выбил ногой — тут и снизу коллеги набежали. Я первым ворвался в квартиру. В нос шибанул запах вываренного белья. Вглубь уходил длинный коридор, освещённый двумя лампочками Ильича на всём протяжении. Стены с облупившейся краской, трёхстворчатый шкаф с потемневшим зеркалом и грудой пыльных коробок наверху. Под ногами линолеум с отсутствующим квадратами.
По коридору шёл высохший мужичок в несвежей майке, с немодной щетиной, в трениках с пузырящимися коленями. В руке — сковорода с пережжённой картошкой.
— Где Лёня? — спросил я.
Мужичок махнул рукой: дальше, дальше. И я побежал, распахивая двери, с пистолетом наголо. Непостижимо, чтобы в центре Москвы до сих пор было такое. Не просто Москвы, а Москвы Будущего, — города, который мне определённо нравился. В старой-то столице такими клоповниками удивить меня было трудно, но сейчас…
Одна из дверей открылась сама. Шаркая, в коридор выбралась бабуля в вязаной шапке (летом!), шерстяных носках и безрукавке мышиного цвета, сделанной из старого пальто. Через руку зачем-то перекинута грязная половая тряпка.
— Где Лёня?
Бабуля молча покосилась на меня и ничего не сказала. Я продолжал движение, торопясь и одновременно сдерживая себя, чтобы не попасть в новую ловушку. Коридор загибался и расширялся, там был общий туалет, возле которого на полу играла девочка лет шести-семи — тоненькая, бледная, с растрёпанными волосами. В платье, из которого давно выросла. Босая. Играла она топорно сделанной деревянной куклой.
Ну а дальше — тупик…
Должен был быть тупик. На самом же деле там обнаружился пролом в стене, заделанный оргалитом. На куске прессованного картона нарисован был котелок на костре, кипевший под каменными сводами. Вероятно, бывшая декорация. Оргалит был сорван, висел на одном гвозде, а по ту сторону пролома вырисовывалась другая квартира, похожая на эту, но — в соседнем доме. Здесь был тайный проход, мечта убегающих преступников.
Я вложил пистолет в кобуру. Воши здесь не было, давно свалил.
Подошёл Миша Брежнев.
— Удобно, — сказал я ему, показывая на пролом и на нарисованный очаг. — И ведь не подумаешь, что такое возможно.
— Почему он сюда вернулся? — спросил меня Миша.
— Он же психотик, со своими ритуалами и тараканами. Наверное, знакомые места для него очень много значат. Схематизм мышления в полный рост.
А ещё, к сожалению, капитан Бодало то ли был не очень аккуратен, когда ехал за киллером, то ли машина у него слишком приметная, подумал я. Вошь его раскрыл — и поступил, как привык.
— Кроме прочего, я подозреваю, он захотел посмеяться над всеми нами, включая меня и тебя, — сказал я Мише. — У этого урода своеобразное чувство юмора.
Миша только криво усмехнулся. Нечего было ответить.
Почему же всё-таки они так совпали: утренние посиделки и эта хаза? Я спросил:
— То кафе напротив… Вы собирались в нём раньше, или сегодня, вернее уже вчера, это было впервые?
— Собирались, Сергей, и не раз. Я тоже думал о этом совпадении. Наша скромная неофициальная группа привлекла чьё-то внимание.
— Известно, чьё, — произнёс я в ярости. — Предупреждаю тебя заранее, майор. Плевать мне и на твоего генерала, и на бывшего олигарха. При первой возможности, как увижу Рефери, я уничтожу его. Прерву его жизненный цикл. Следом за Вошью, у которого я в крепком долгу. Будет оружие — отлично. Не будет оружия, значит, голыми руками.
— Не горячись, Сергей. С Вошью делай, что хочешь, его как бы вообще не существует, он же в психушке, так? А Рефери лучше всё-таки отдать генералу, это пострашнее смерти, уверяю тебя.
Я выдохнул. И правда, ярость — плохой советчик.
— Ладно, Миша, поехал я домой, спать. Устал.
— Новости расскажешь? — спросил он. — Целый день где-то болтаешься.
— Обязательно. Рапорт с утра напишу.
— С утра — это когда дело раскроем?
— Как пойдёт. В любом случае будет и рапорт, и сухое вино, и рассказы о подвигах. Причём скоро.
— Смотри, ты обещал…
Искандер ждал меня внутри УАЗа. Полулежал на заднем сиденье.
— Ты почему здесь? — рассердился я. — Сфотографируют, зафиксируют. На Марика наведёшь!
— Здесь меня не видно. Хотел узнать результат.
И я придержал свой гнев. Человек имел право знать, заслужил это право — без вопросов. Я коротко рассказал ему, что там и как.
— А теперь разъезжаемся, — сказал в заключение. — Ты в своё гнездо, я — в своё. Отъедем квартал, там я тебя выпущу.
