Эх, на пару бы часов раньше. И Мэкки был бы теперь нашим союзником, а не врагом.
Конвей, обдумав все за очередные два шага, кивнула:
– Ребекка. В одиночку.
Я вспомнил триединое создание, молчаливое и внимательное. В одиночку показалось неправильным словом.
– У нас по-прежнему недостаточно доказательств, – сказала Конвей. – Те, что есть, косвенные, прокуроры такого не любят. Особенно когда дело касается несовершеннолетних. А еще особеннее – когда это несовершеннолетний отпрыск богатеньких родителей.
– Косвенные, но их целый вагон. У Ребекки была масса причин испытывать неприязнь к Крису. У нее была возможность ночью выйти в парк. За день до трагедии ее видели с орудием убийства в руках. Она – один из двух человек, которые могли подложить телефон Криса туда, где он был обнаружен…
– Это если верить дюжине историй, изложенных полудюжиной таких же подростков, которые наврали нам с три короба. Любой нормальный адвокат развалит такое обвинение в пять минут. Уйма девиц имели гораздо больше оснований ненавидеть Криса. Еще семеро имели возможность по ночам шляться в парке, и это только те, о которых мы знаем. Как докажешь, что никто больше не обнаружил, где Джоанна хранит ключ? Телефон Криса: Ребекка или Селена могли найти его там, где бросил убийца, спрятать под матрасом, пока решат, как быть дальше.
– А что Ребекка собиралась делать с орудием убийства?
– Джемма все выдумала. Или Ребекка пришла купить дури. Или действительно заинтересовалась садоводством. На выбор. – Шаги Конвей стали шире. Теперь я уже знал, что это признак досады и озабоченности. – Или она шпионила в пользу Джулии, или Селены, или Холли. Мы-то понимаем, что они ни при чем, но как докажешь? А значит, у нас нет ничего серьезного против Ребекки.
– Нам нужно признание, – заключил я.
– Да, это было бы классно. Давай, вперед. И если ты такой мастер, подскажи заодно выигрышные номера в лотерее на следующей неделе.
– Слушай, вот что я понял про Ребекку, – не обращая внимания на подколки, продолжил я. – Она совсем не напугана. Хотя должна бы. В ее положении только полный идиот не боялся бы, а она далеко не идиотка. Но все же она нисколько нас не опасается.
– То есть?
– То есть, похоже, думает, что она неуязвима.
Конвей отмахнулась от ветки.
– Так оно и есть, блин, если мы не придумаем чего-нибудь сногсшибательного.
– Так вот, один раз я все-таки видел ее испуганной. В гостиной, когда все бились в истерике из-за привидения. Мы были так заняты Элисон, что не обратили внимания на Ребекку, а она была в ужасе, реально. Нас она не боится, верно, и неважно, чем мы будем грозить – доказательства, свидетели, ей на это плевать. Но она боится Криса, точнее – его призрака.
– И что? Завернешься в простыню и выскочишь из-за дерева, размахивая руками? Знаешь, я в таком отчаянии, что на все готова.
– Я просто поговорю с ней о привидении. Просто поговорю. Посмотрим, что получится.
До меня это дошло, когда я тусовался на газоне с Джоанной и ее свитой, – каждая девчонка в гостиной думала, что Крис явился именно за ней. А Ребекка это точно знала.
Конвей заинтересовалась.
– Тонкий лед, – буркнула она.
Если призрак вытянет что-нибудь из Ребекки, мы ввяжемся в драку и пойдем до конца. Защита будет верещать про принуждение, запугивание, вопить об отсутствии взрослого представителя, пытаться требовать от суда не принимать ее свидетельства. Мы будем настаивать на чрезвычайности обстоятельств: необходимо было изъять Ребекку из пансиона именно этой ночью. Может, сработает, а может, и нет.
Если мы ничего не добьемся сейчас, мы ничего не добьемся вообще никогда.
– Буду осторожен, – заверил я.
– Ладно. Валяй. Все равно я, мать-перемать, не могу придумать ничего лучше.
Эти раздраженные скрипучие интонации я уже узнавал. И уже понимал, что лучше не пытаться успокаивать.
– Спасибо.
– Угу.
За поворот аллеи, под деревья, – как прыжок в бездну, этот шаг в кромешную тьму, – и я почувствовал запах табака. Могли быть нахальные школьницы, но я-то знал.
Мэкки, у дерева, понурив плечи, скрестив лодыжки.
– Отличная ночка.
Мы с Конвей шарахнулись друг от друга, как застигнутые врасплох подростки на свидании. Я покраснел. А он, кажется, даже в темноте это разглядел и забавлялся.
– Рад видеть, что вы, отчаянные ребята, разобрались между собой. А я все гадал, справитесь ли. Повеселились?
За его плечом расстилалась клумба с гиацинтами. Цветы сияли сине-белым, словно подсвеченные изнутри. А дальше, выше по склону, головы Селены и Бекки, склонившихся друг к другу. Мэкки их охранял.
– Мы бы хотели, чтобы вы вернулись в школу к своей дочери. Мы присоединимся к вам, как только появится возможность.
Сигарета, зажатая в его пальцах, напоминала уголек, тлеющий внутри кулака.
– День был долгий, – сказал он. – Эти девчонки, откровенно говоря, всего лишь дети. Они пережили стресс, переволновались, все такое. Я не пытаюсь учить вас делать вашу работу, боже сохрани, но вот что скажу: я бы не много дал за то, что вам удастся из них выудить. И присяжные, полагаю, тоже.
– Мы не подозреваем Холли в убийстве, – сказал я.
– Правда? Приятно слышать.
Дымок курился в лунном свете. Он мне не поверил.
– Мы получили дополнительные сведения, – сообщила Конвей. – Они подтверждают невиновность Холли.
– Отлично. Вот утром можете мчаться куда угодно с этими сведениями. А сейчас пора по домам. По пути заскочите в паб, хлопните по кружечке, чтобы отметить начало прекрасной дружбы.
Позади него из-за деревьев выскользнула еще одна тень и заняла место рядом с Селеной. Джулия.
– Мы еще не закончили, – сказала Конвей.
– Нет, детектив. Закончили. – Голос спокойный, но глаза сверкнули. Мэкки не шутил. – Я тоже получил некоторые сведения. Три очаровательные девушки заметили, как я брожу в поисках вас, и обратились ко мне. – Темная рука с пылающим угольком внутри приподнялась, указывая на меня: – Ах, детектив Моран. Вы были плохим мальчиком.
– Если у кого-то претензии к детективу Морану, им следует обратиться к его начальнику. А не к вам.
– Ну да, но сейчас они пришли ко мне. Думаю, я могу убедить их, что детектив Моран вовсе не пытался обольстить и соблазнить их невинные души и что одна из них – блондинка, стройная, без бровей? – вовсе не переживала, что на ее добродетель покушались. Но тогда вам не следует мне препятствовать, а лучше позволить закончить дело миром. Все ясно?
– Я в состоянии сам о себе позаботиться. Но спасибо.
– Не могу с тобой согласиться, малыш.
