Это было еще до того, как Бекка познакомилась с Джулией, Селеной и Холли. В то время она просыпалась по утрам настолько несчастной, что в первые минуты, открыв глаза, даже удивлялась, отчего так плохо на душе, пока не вспоминала почему. Она регулярно названивала матери, рыдая взахлеб и нимало не беспокоясь, кто ее может услышать, и умоляла забрать ее обратно домой. Мать устало вздыхала и повторяла, что вот-вот все станет замечательно, как только она найдет себе подружек, с которыми можно будет болтать о мальчиках, поп-звездах и нарядах, и Бекка бросала трубку, поражаясь всякий раз, насколько хуже она стала себя чувствовать, хотя, казалось, хуже некуда. “Корт” казался единственным местом, на которое еще можно было надеяться в этом мире скорби и ужаса.
А потом она наконец туда попала, и волшебное королевство оказалось зачуханным торговым центром. Девчонки из первого года прямо пищали от восторга, а Бекка прикидывала, глядя на вздымавшиеся ввысь слепые стены серого бетона: если она сейчас свернется калачиком прямо здесь, на земле, и откажется двигаться с места, может, тогда ее отправят домой, объявив сумасшедшей?
А потом к ней подошла какая-то блондинка, Селена, кажется, типа того – Бекка слишком страдала, чтобы обращать внимание на детали, – Селена окинула крышу “Корта” долгим задумчивым взглядом и сказала:
– Там есть одно окно, видишь? Держу пари, если туда забраться, можно пол-Дублина увидеть.
Забраться туда, как выяснилось, было возможно. И вот он распростерся у них под ногами – вожделенный волшебный мир, изящно-игрушечный, как в сказке. Выстиранные простыни колышутся на веревках, детишки играют в мячик в саду, чудесный зеленый парк с яркими, как леденцы, клумбами красных и желтых цветов; вот старичок со старушкой остановились поболтать под изящным кованым фонарем, а их озорные собачки в это время резвятся, запутывая поводки. Окно отыскалось ровно между парковочным автоматом и здоровенным мусорным баком, и взрослые, оплачивавшие парковку, подозрительно косились на Бекку с Селеной, пока в конце концов не явился охранник и не вышвырнул их прочь из “Корта”, хотя и сам явно не очень понимал, за что, собственно, но все равно оно миллион раз того стоило.
Впрочем, два года спустя Бекка все так же ненавидит “Корт”. Ей противно, что на тебя постоянно пялятся со всех сторон, взгляды ползают по тебе, как мерзкие жуки, вечно копошащиеся и что-то грызущие, девицы роятся стайками отвратительной мошкары, ехидно косятся на твою грудь, а парни таращатся вообще непонятно на что. Никто там, в “Корте”, не стоит на месте, всё кружится и вращается, все вертят головами, наблюдают за наблюдателями, стараются принять позу поэффектнее. И замолчать нельзя ни на минуту, нужно непрерывно болтать, чтобы не выглядеть лузером, но не рассчитывай на нормальную беседу, поскольку каждый думает о своем. Пятнадцать минут в “Корте” – и Бекка чувствует: если сейчас кто-нибудь к ней притронется, его убьет током.
По крайней мере, когда им было двенадцать, они просто надевали пальто и шли себе. А в этом году все готовятся к “Корту”, как к “Оскару”. В “Корте” ты демонстрируешь свои новые обворожительные формы, и походку, и самое себя, дабы люди могли по достоинству оценить их, и не смеешь обмануть ожидания, будучи пустым местом. Ты просто обязана на всю катушку заняться прической и либо выпрямить волосы до состояния звенящей струны, либо закрутить их в немыслимые конструкции, вымазаться автозагаром с головы до ног, покрыть лицо тональным кремом толщиной в палец, выложить на каждое веко по фунту теней и натянуть супертонкие суперобтягивающие джинсы и угги или “конверсы”, потому что иначе, не дай бог, кто-то сможет отличить тебя от всех остальных, и тогда ты точно лузер. Лени, Джули и Холли уж точно не такие дуры, но и они по четыре раза смывают и вновь накладывают румяна и крутятся перед зеркалом, разглядывая себя под всеми возможными углами, пока Бекка нетерпеливо переминается в дверях. Бекка не красится в “Корт”, потому что вообще терпеть не может косметику и потому что от мысли потратить полчаса на сборы, чтобы потом торчать на лавочке перед ларьком с пончиками, у нее предохранители в мозгу перегорают.
Она ходит туда, раз уж все ходят. Но отчего им это нравится, для Бекки абсолютная загадка. Они ведут себя так, словно восхитительно проводят время, все взбудораженные и восторженные, подталкивают друг друга под локти, радостно верещат и хохочут без повода. Но Бекка-то знает, каковы они, когда действительно радостны и счастливы, и это выглядит совершенно иначе. По пути обратно на их внезапно постаревших печальных лицах отпечатки эмоций словно застывают, оттиснутые так крепко, что не отодрать.
Сегодня она еще больше взвинчена, чем обычно, каждые две минуты смотрит на часы в телефоне, ерзает, никак не устроится удобно на мраморном сиденье. Джулия уже дважды раздраженно фыркала: “Господи, да угомонишься ты, наконец?” Бекка бормотала: “Прости”, но мгновением позже вновь начинала вертеться.
Это потому, что в нескольких шагах от них на кромке фонтана обосновались Далеки. Бекка ненавидит в Далеках все, до самой последней клеточки. Ненавидит их по отдельности – как Орла разевает рот, как Джемма виляет задницей при ходьбе, идиотскую рожу Элисон, которая корчит из себя напуганную малышку, сам факт существования Джоанны – и всех скопом тоже ненавидит. Сегодня она ненавидит их особенно сильно, потому что трое парней из Колма подсели к ним, так что Далеки выделываются еще больше, чем обычно. Каждый раз, как кто-нибудь из парней что-то говорит, все четверо начинают ржать, повизгивая, едва не падая в фонтан от восторга, и парни якобы вынуждены их подхватывать. Элисон кокетливо склонила голову, строя глазки блондину, и даже высунула кончик языка, типа соблазнительно. Похожа на умственно отсталую.
– Ну и вот, – рассказывает Джулия. – Жан-Мишель показывает на меня и Джоди, и такой: “Это Candy Jinx. Они только что победили в ирландском “Х-Факторе”!” Остроумно, правда? Ведь если нет конкурса, нет и настоящих победителей, никто не сможет сказать, что он заливает. А с другой стороны, не так уж остроумно, потому что я могла заранее сказать, что все покатится к долбаной матери. – Это Джулия как бы ругается. По-прежнему не слишком убедительно. – И – о! какой сюрприз! – вышибалы такие: “О’кей, давайте послушаем, как они поют”.
– Упс. – Бекка догадывается, что будет дальше. Она пытается не обращать внимания на Далеков и сосредоточиться на Джулии. Байки у Джулии забавные, даже если вычесть процентов десять-двадцать, и Бекка никогда не уверена, что не ошиблась с вычитанием.
Джулия приподнимает бровь:
– Ну спасибище.
– Нет, я просто хотела сказать… – юлит Бекка.
– Расслабься, Бек. Я знаю, что пою хреново. В этом все дело.
Бекка краснеет и тянется за очередной пригоршней “Скиттлс”, скрывая смущение.
– Ну, я, типа… понятно, что мы в заднице, что мы с Джоди вообще можем спеть? То есть мы обе любим Леди Гагу, например, но не скажешь же, что первый сингл Candy Jinx — “Порочный роман”?
Селена хохочет. Парни из Колма оглядываются на них.
– Хорошо хоть, Флориан умнее, чем Жан-Мишель. Он такой: “Шутишь? У них же контракт. Если они пропоют хоть нотку, нас засудят по самое не балуйся”.
