– А это может быть кто-то из твоих подруг?
– Вряд ли. Не знаю. Нет. Спросите лучше у них.
Элисон соскальзывала обратно в панику.
– Ну вот и отлично. Это все, что я хотел знать. Ты большая молодчина. А скажи-ка нам вот что: ты ведь знакома с Холли Мэкки и ее подружками, верно?
– Да.
– Расскажи мне о них.
– Они просто чокнутые. Реально придурочные.
Плотно обхватила себя руками. Надо же: она боится компашки Холли.
– Это мы уже слышали, да. Но никто так и не смог объяснить, а в чем же их придурочность. Думаю, если кто и сумеет растолковать, так именно ты.
Затравленно смотрит на меня.
– Элисон, – ласково уговариваю я. Я сильный, я защитник, я вживаюсь в образ и становлюсь воплощением ее мечты. Не моргнув глазом. – Расскажи мне все, что знаешь. Никто никогда не узнает, что это ты. Ни одна душа. Клянусь.
И Элисон выдала – наклонившись вперед, прошептала едва слышно, чтобы не дошло до Хулихен:
– Они ведьмы.
Что-то новенькое.
Я услышал отчетливое “Какого хрена?”, прозвучавшее в голове Конвей.
– Вон оно что, – невозмутимо кивнул я. – Как ты это выяснила?
Краем глаза я заметил, как Хулихен уже наполовину сползла со стула, пытаясь подслушать. Слишком далеко. А ближе подойти нельзя. Едва попытается, ее тут же остановит Конвей.
Элисон задышала чаще, возбужденная собственным признанием.
– Раньше они были, ну, нормальные. А потом просто стали странными. Все это заметили.
– Да что ты? И когда?
– Ну, где-то с начала прошлого года или года полтора назад.
Еще до Криса; до той вечеринки в День святого Валентина, когда даже Орла заметила неладное.
– Разное говорили насчет того, почему это случилось…
– Например?
– Фигню всякую. Типа того, что они лесбиянки. Или пережили насилие в детстве. Я разное слышала. Но мы-то считали, что они ведьмы.
И взгляд испуганный – на меня.
– А почему?
– Ну, не знаю. Потому что. Просто думали так, и всё. – Элисон съежилась еще больше, будто прятала что-то. – Наверное, я не должна была вам это рассказывать.
Голос упал до шепота. Конвей перестала записывать, чтобы не заглушать звук. Я не сразу допер: Элисон решила, что только что навлекла на себя проклятие.
– Элисон. Ты правильно поступила, рассказав нам. Это защитит тебя.
Не убедил.
Я чувствовал, как с трудом сдерживается Конвей. Молчит, конечно, как обещала, но очень громко молчит.
– Еще пару вопросов. Ты встречаешься с кем-нибудь?
Алая волна румянца, в которой Элисон утонула. Глухое бормотание, слов не разобрать.
– Повтори, пожалуйста?
Мотает головой. Сжимается почти в комок, глаза утыкаются в коленки. Элисон уверена, что я сейчас начну тыкать пальцем и ржать над ней, потому что у нее нет парня.
– Не встретила нормального парня, да? – сочувственно улыбнулся я. – Молодчина, это правильно, лучше подождать. Полно времени еще.
Опять бормотание.
Я все же спросил – да пошла она, эта Конвей, у нее свои вопросы, а у меня свои:
– Если бы ты рассказывала о Крисе и надо было выбрать что-то одно, самое важное, что бы ты выбрала?
– А?.. Да я его почти не знала. Может, спросите остальных?
– Спрошу, конечно. Но у тебя талант, ты очень наблюдательная. И мне любопытно, что запомнилось тебе.
На этот раз улыбка автоматическая, рефлекторный спазм в ответ на раздражитель, без всяких чувств.
– На него обращали внимание, – сказала Элисон. – Не только я, его все замечали.
– С чего бы?
– Он был… в смысле, был такой красавчик. И везде первый – регби, баскетбол. И общительный такой, веселый. И еще я однажды слышала, как он поет, очень хорошо, по-настоящему классно, и ему все говорили, что надо участвовать в телешоу… Но не только в этом дело. Он был… заметнее, что ли. Его как бы было больше, чем прочих. Вот как бы входишь в комнату, где веселятся пятьдесят человек, а видишь только Криса.
И что-то тоскливое в голосе, в повисших веках. Джемма была права: Криса любили все.
– Как ты думаешь, что же все-таки произошло?
Элисон опять скукожилась.
– Не знаю.
– Понимаю, что ты не знаешь. Это нормально. Я спрашиваю о твоих соображениях. Ты же мой наблюдатель номер один, помнишь?
Призрак улыбки.
– Все говорили, это садовник.
Никаких собственных мыслей, или просто уходит от вопроса.
– Ты тоже так думаешь?
Пожимает плечами, не глядя на меня:
– Наверное.
Я держал паузу, сколько мог. И она тоже. Ну, значит, это все, чего я добился.
Визитка, предложение звонить, улыбка. Элисон ринулась к выходу, как будто в комнате пожар. Хулихен засеменила следом.
– Эту пока оставляем в разработке, – решила Конвей.
Глядя на дверь, не на меня. Я не уловил, точно ли она имела в виду: ты облажался.
– Да если бы я продолжал давить, все равно ничего толкового не вышло бы. У нас хотя бы установился контакт. В следующий раз, если придется еще беседовать, можно будет продвинуться дальше – возможно, и результат будет.
Конвей искоса глянула в мою сторону:
– Если придется еще беседовать.
И сардоническая ухмылка: я, Капитан Очевидность, сделал ее день.
– Верно, – спокойно согласился я. – Если.
Конвей перевернула страницу в своем блокноте.
– Джоанна Хеффернан, – провозгласила она. – Джоанна – настоящая сука. Наслаждайся.
Джоанна представляла собой усредненный вариант трех предыдущих. Я ожидал чего-то грандиозного, учитывая весь этот хайп. Средний рост. Среднее телосложение. Средняя внешность. Старательно выпрямленные светлые волосы, автозагар, выщипанные брови. На Тайное Место не оглянулась.
И лишь манера подать себя – бедро чуть в сторону, подбородок чуть прижат, брови чуть приподняты – говорила: ну, удиви меня. Я здесь босс.
Джоанна хотела, чтобы я подумал – нет, признал, – что она важная фигура.
– Джоанна, – для нее я поднялся навстречу, – я Стивен Моран. Спасибо, что пришла.
Мой акцент. Тррр, стремительно перелистнулась картотека Джоанны. Меня выкинули в нижний ящик. Презрительное трепетание век.
